Посвящается Питеру и Пегги Маклауд

Смерть, скорей прилетай, прилетай —
Кипарисами гроб мой обвит!
Жизнь, скорей улетай, улетай —
Я красавицей гордой убит!
Плющом украсьте саван мой,
Посмертный мой венец!
Никто с любовью такой
Не встретит свой конец [У. Шекспир «Двенадцатая ночь», пер. А. И. Кронеберга.].

Пролог

— Элинор Катарина Карлайл, вам предъявляется официальное обвинение в убийстве Мэри Джеррард двадцать седьмого июля прошлого года. Признаете ли вы себя виновной?

Элинор Карлайл стояла очень прямо, с гордо поднятой головой. Изящная головка с хорошо вылепленными чертами лица. Ярко-синие глаза, черные волосы. Брови выщипаны в едва заметные тонкие линии.

В помещении повисла тишина. Казалось, ее можно было пощупать руками.

Внезапно сэр Эдвин Балмер, ее защитник, почувствовал тревогу.

«Боже, неужели признается… Неужели она сломалась?» — подумал он.

Наконец губы Элинор Карлайл дрогнули.

— Не признаю, — произнесла она.

Защитник, откинувшись на спинку кресла, провел носовым платком по лбу, понимая, насколько близки они были к провалу.

Сэр Сэмюель Аттенбери был уже на ногах и представлял свое видение дела суду Короны [Такой суд занимается уголовными делами, которые передаются из магистратских судов, включая тяжкие уголовные преступления (например, предумышленные и непредумышленные убийства, изнасилования, грабежи).].

— Ваша честь, уважаемые господа присяжные, позвольте напомнить вам, что Мэри Джеррард умерла двадцать седьмого июля в три часа пополудни в Хантербери, что в Мэйденсфорде…

Его звучный голос звучал успокаивающе, он почти убаюкал Элинор. Та улавливала лишь отдельные фразы из этого простого и лаконичного повествования.

— …дело представляется простым и абсолютно понятным…

— …Обязанностью суда Короны… является определить мотив и способ…

— …Как видно из вышеизложенного, ни у кого, кроме обвиняемой, не было никаких причин убивать несчастную девушку Мэри Джеррард. Молодую, очаровательную — любимицу окружающих, — не имевшую, можно сказать, ни единого врага.

«Мэри, Мэри Джеррард! Каким далеким кажется теперь все случившееся… И каким нереальным…»

— …ваши усилия в основном будут направлены на выяснение следующих вопросов. Первое: какие возможности были у обвиняемой, чтобы использовать яд? И второе: какие у нее для этого были мотивы?

— Мой долг предоставить свидетелей, которые помогут вам принять правильное решение относительно вышеуказанных вопросов…

— …что касается отравления Мэри Джеррард, то я попытаюсь доказать вам, что ни у кого, за исключением обвиняемой, не было возможности совершить данное преступление…

Элинор казалось, что ее со всех сторон окружает плотная черная завеса. Отдельные слова как бы всплывали в этом тумане.

— …сэндвичи…

— …паштет с рыбой…

— …пустой дом…

Они пробивались сквозь мысли самой Элинор — как булавки сквозь толстую, поглощающую все звуки шаль.

Этот суд. Эти лица. Бесконечные ряды лиц! Среди них — лицо с пышными черными усами и проницательными глазами. Эркюль Пуаро, слегка склонив голову набок, задумчиво наблюдает за ней.

«Он пытается понять, почему именно я сделала это… Он пытается проникнуть в мои мысли, чтобы понять, что я думала и чувствовала… Чувствовала? Мимолетный шок… Лицо Родди — его милая, милая физиономия с длинноватым носом и чувственными губами… Родди! Всегда Родди — с того самого момента, как она себя помнит… с тех самых дней в Хантербери среди зарослей малины, возле муравейника и ручья. Родди — Родди — Родди…»

Другие лица! Сестра О’Брайен, со слегка приоткрытым ртом и с приподнятой головой, лицо покрыто веснушками. Сестра Хопкинс — чопорная и непримиримая. Лицо Питера Лорда — всегда такое доброе, понимающее, такое приносящее успокоение! Но сейчас оно выглядит — каким же оно выглядит сейчас — потерянным? Да — потерянным! На нем написано неприятие — неприятие всего происходящего. И это в то время, когда сама она — главная героиня происходящего — не имеет ничего против!

Она, спокойная и хладнокровная, сидит на скамье подсудимых, обвиняемая в убийстве. Она в суде.

Что-то произошло: плотная пелена тумана, окружавшая ее, истончилась — теперь это лишь легкая дымка. В суде!.. Эти люди…

Люди, подавшиеся вперед, с приоткрытыми ртами и полными любопытства глазами пристально рассматривают ее, Элинор, с жутким, омерзительным наслаждением, — внимательно прислушиваясь к тому ужасу, который этот высокий человек с еврейским носом неторопливо рассказывает о ней.

— Факты в этом деле чрезвычайно просты и не подлежат обсуждению. Я опишу их в нескольких словах. С самого начала…

«Начало… Когда же все это началось? — подумала Элинор. — В тот день, когда пришло это ужасное анонимное письмо! Это было началом всего…»

Часть I

Глава 1

I

Анонимное письмо!

Элинор Карлайл рассматривала бумагу, которую держала в руках. Раньше ничего подобного она не получала. Впечатление было не из приятных. Плохо написанное, на дешевой бумаге, со множеством орфографических ошибок.

Хочу вас придупридить (говорилось в письме)

Я не называю никаких имен, но есть особа, которая обхаживает вашу тетушку и если вы не будити осторожной, то останитись нисчем. Девушки бывают хитрющими а старые леди тают, когда их обхаживаю и льстят им так что я хочу сказать вам лутше самой убидиться в том, что происходит — негоже вам и молодому жентльмену терять то, что вам принадлежит, а она очень хитрая и старая леди может в любой момент отдать концы.

Доброжелатель.

Элинор все еще рассматривала это послание, неприязненно сдвинув выщипанные брови, когда дверь распахнулась.

— Мистер Уэлман, — сообщила горничная, и в комнату вошел Родди.

Родди! Как и всегда, когда она видела Родди, Элинор ощутила легкое головокружение, приступ неожиданного физического удовольствия — эти чувства были посланы ей свыше и поэтому теперь воспринимались ею обыденно и без лишних эмоций. Потому что ей было абсолютно очевидно, что Родди, хотя он и любил ее, относился к ней совсем не так, как она к нему. Когда Элинор увидела его впервые, с ней что-то произошло — сердце сжалось так сильно, что ей стало почти больно. Смешно, что мужчина — обычный, да, ничем не примечательный молодой мужчина — может производить на кого-то подобное впечатление! Что от одного его вида мир вокруг начинает кружиться, а звуки его голоса вызывают желание — едва заметное — расплакаться… Вообще-то, любовь должна доставлять удовольствие, а не ранить своей глубиной…

Одно совершенно ясно: надо быть очень и очень осторожной, чтобы ненароком не выдать себя. Мужчины не любят преданности и обожания. Уж Родди-то точно.

Поэтому она беспечно поздоровалась:

— Привет, Родди.

— Привет, милая, — ответил Родди. — У тебя мрачный вид. Это что — счет?

Элинор покачала головой.

— Мне так показалось, — продолжил он. — Знаешь — середина лета, эльфы танцуют свои танцы, а счета требуют оплаты…

— Все гораздо хуже, — ответила Элинор. — Это анонимное письмо.

У Родди глаза полезли на лоб. Его подвижное лицо окаменело, и с него исчезло обычное насмешливое выражение.

— Нет! — резко произнес он; голос его был полон отвращения.

— Оно довольно неприятное. — Элинор сделала шаг к своему столу. — Наверное, мне лучше порвать его.

И она вполне могла это сделать — то есть почти сделала это, потому что трудно было представить себе нечто более несовместимое, чем Родди и анонимные письма. Она могла бы выбросить его и больше не вспоминать о нем. И он ее не остановил бы. Потому что его щепетильность во много раз превосходила его любопытство.

Но, повинуясь какому-то непреодолимому порыву, Элинор решила по-другому.

— Хотя, может быть, тебе лучше сначала прочесть его, — сказала она. — А потом мы его сожжем. Оно касается тетушки Лоры.

Родди удивленно поднял брови.

— Тетушки Лоры?

Он взял письмо, прочитал его и вернул. Теперь отвращение проявилось и в его лице.

— Да, — согласился Родди, — его точно нужно сжечь. До чего только не доходят люди!

— Как ты думаешь, это кто-то из слуг? — спросила Элинор.

— Наверное… — Родди помолчал. — Интересно, кто… кого они здесь имеют в виду?

— Полагаю, Мэри Джеррард, — задумчиво произнесла Элинор.

Он нахмурился, пытаясь вспомнить.

— Мэри Джеррард? А кто это?

— Дочь привратника. Может быть, ты помнишь ее еще ребенком? Тетушка Лора всегда испытывала к ней нежные чувства и принимала в ней участие. Она оплатила ее обучение в школе и кое-что еще — уроки игры на фортепиано, французского и так далее.

— А, ну да, теперь вспомнил: костлявый ребенок — сплошные ноги, руки и копна белокурых волос…

Элинор согласно кивнула.

— Ты, наверное, не видел ее с тех летних каникул, когда Ма и Па были за границей. Ты же не так часто, как я, приезжал в Хантербери, а последнее время она была au pair [Девушка-иностранка, живущая в семье с целью изучения языка (в качестве оплаты выполняет легкую работу по дому или присматривает за детьми).] в Германии, но, будучи детьми, мы, бывало, шумно играли вместе.

— И как она сейчас выглядит? — спросил Робби.

— Она превратилась в очень хорошенькую девушку, — ответила Элинор. — Благородные манеры и все такое. Благодаря ее образованию ты ни за что не подумаешь, что она — дочь старика Джеррарда.

— Что, превратилась в настоящую леди?

— Да. И, мне кажется, из-за этого чувствует себя в сторожке не совсем уютно. Ты же знаешь, что миссис Джеррард умерла несколько лет назад, а Мэри и ее отец не очень-то ладят друг с другом. Он вечно издевается над ее образованием и «утонченностью»…

— Люди иногда даже представить себе не могут, какой вред может в некоторых случаях нанести «образование». — В голосе Робби послышалось раздражение. — Очень часто вместо добра оно приносит зло!

— Насколько я понимаю, — продолжила свой рассказ Элинор, — Мэри много времени проводит в доме у тети. Я знаю, что после того, как с тетушкой Лорой приключился удар, она читает ей вслух.

— А почему этим не занимается сестра? — поинтересовался Родди.

Элинор улыбнулась.

— У сестры О’Брайен ирландский акцент, который слышен за километр. Не удивительно, что тетушка Лора отдает предпочтение Мэри.

Пару минут Родди нервно мерял комнату шагами.

— Знаешь, Элинор, мне кажется, нам пора посетить тетю, — сказал он наконец.

— Из-за этого?.. — В голосе Элинор слышалось отвращение.

— Нет, нет. Совсем не из-за этого. Хотя, черт побери, надо быть честным перед самим собой — ДА! Несмотря на всю мерзость этого письма, возможно, в нем есть доля правды. Я хочу сказать, что старушка очень больна…

— Да, Родди.

Он взглянул на нее со своей очаровательной улыбкой — как бы заранее признавая несовершенство человечества и смиряясь с ним — и закончил:

— А деньги действительно важны, Элинор, — и для тебя, и для меня.

Она быстро согласилась с этим.

— Конечно, важны.

— И не считай меня корыстным. — Родди говорил на полном серьезе. — Но, в конце концов, тетушка Лора сама бесчисленное количество раз повторяла, что мы — ее семья. Ты ее единственная племянница — дочь ее брата, а я племянник ее супруга. Она всегда давала нам понять, что после ее смерти все, что у нее есть, достанется одному из нас или, что более вероятно, нам обоим. И, должен сказать, сумма совсем не маленькая.

— Да, — задумчиво произнесла Элинор, — наверное.

— Содержание Хантербери требует денег. — Родди помолчал. — Наверное, дядя Генри был, как говорится, довольно состоятельным человеком, когда встретил твою тетю Лору. Но и она получила свои деньги по наследству. Они с твоим отцом должны были заиметь очень приличные суммы. Жаль, что твой отец пустился в спекуляции и потерял бо́льшую часть своего состояния…

— Бедный папа никогда не был бизнесменом, — со вздохом заметила Элинор. — Перед смертью все это его очень угнетало.

— Ну да, твоя тетушка Лора оказалась гораздо умнее. Она вышла замуж за дядю Генри, и они купили Хантербери, а не так давно она сказала мне, что всегда была успешной в своих инвестициях. Не потеряла практически ни на чем.

— Дядя Генри оставил ей все, не так ли?

Родди кивнул.

— Большая трагедия, что он умер так рано. А она никогда больше не вышла замуж. Навеки осталась ему верна. И к нам всегда относилась прекрасно. Со мной обращалась так, будто я ее племянник по крови. И когда я во что-то влипал, она меня вытаскивала. К счастью, это случалось не слишком часто.

— Ко мне она тоже всегда была очень щедра, — заметила Элинор с благодарностью.

Родди вновь кивнул.

— Тетушка Лора — молодчина, — сказал он. — Но знаешь, Элинор, может быть, сами того не осознавая, мы ведем довольно расточительный образ жизни, особенно принимая во внимание наши реальные доходы.

— Наверное, ты прав, — печально согласилась с ним Элинор. — Но вокруг все так дорого — одежда, косметика… Даже такая ерунда, как билеты в кино, коктейли и… граммофонные пластинки!

— Дорогая, — сказал молодой человек, — но ведь ты же у нас создана для роскоши. А не для того, чтобы прясть пряжу дни напролет…

— А как ты думаешь, Родди, мне стоит поискать работу?

Он покачал головой.

— Ты мне нравишься такая, какая есть, — утонченная, отстраненная и ироничная. Мне бы не хотелось, чтобы ты становилась серьезной. Я только хочу сказать, что, если б не тетушка Лора, тебе действительно пришлось бы работать на какой-нибудь скучной работе. То же самое можно сказать и про меня. Какая-то работа у меня есть. «Льюис и Хьюм» не требуют от меня сверхусилий. И меня это устраивает. Наличие такой работы позволяет мне сохранить чувство самоуважения, но будущее — заметь — не слишком волнует меня именно из-за моих ожиданий относительно тетушки Лоры.

— Послушать тебя, так мы похожи на каких-то пиявок, — заметила Элинор.

— Глупости! Нам дали понять, что в один прекрасный день у нас будут деньги, вот и всё. Естественно, что этот факт влияет на наше поведение.

Элинор задумалась.

— А тетушка Лора никогда не говорила, что она написала в завещании?

— Да это и не важно! — заявил Родди. — Скорее всего, она все разделила поровну. Но даже если это не так — если она оставила бо́льшую часть или даже все состояние тебе как ее кровной родственнице, — что ж, дорогая, я и в этом случае ничего не потеряю, потому что собираюсь на тебе жениться. А если старушка посчитает, что бо́льшая часть должна принадлежать мне, как представителю мужской половины семьи Уэлман, то тоже ничего, потому что ты выйдешь за меня замуж.

Тут Родди с любовью улыбнулся ей.

— Счастье, что мы любим друг друга, — продолжил он. — Ведь ты любишь меня? Да, Элинор?

— Да. — Ее ответ прозвучал холодно и почти чопорно.

— ДА! — передразнил ее Родди. — Ты просто восхитительна. Эти твои отчужденность и неприступность — настоящая la Princesse Lointaine [Принцесса Греза, в значении «недостижимая принцесса».]. Наверное, именно из-за этих качеств я тебя и полюбил.

— Неужели? — Элинор едва не задохнулась.

— Точно. — Робби нахмурился. — Некоторые женщины — они такие… черт, ну я не знаю… такие собственницы, такие… верные, как собаки, что их эмоции так и прут через край. Я это ненавижу. А с тобой никогда не знаю — никогда не уверен, в какой момент ты превратишься в холодную и отчужденную особу и скажешь, что передумала, — совершенно хладнокровно, даже не моргнув глазом! Ты — удивительное существо, Элинор. Как произведение искусства — вся такая… такая… законченная! Знаешь, — продолжил он, — мне кажется, что у нас будет прекрасная семья. Мы оба любим друг друга, но не слишком сильно. Мы хорошие друзья. У нас много общих интересов. Мы знаем друг друга от и до. У нас есть все преимущества родства, и при этом мы не являемся кровными родственниками. И я никогда не устану от тебя, потому что в тебе столько недосказанного… Хотя ты от меня вполне можешь устать. Я ведь парень совершенно обычный…

— Я не устану от тебя, Родди. Никогда. — Элинор покачала головой.

— Милая моя!.. — Он поцеловал ее. — Думаю, тетушка Лора прекрасно знает о наших с тобой отношениях, хотя мы еще не приезжали к ней после того, как обо всем договорились. Наверное, это повод заглянуть к ней?

— Да. Как раз накануне я думала…

— Что мы не бываем там так часто, как могли бы, — закончил за нее Родди. — Я об этом тоже думал. Когда у нее случился удар, мы посещали ее чуть ли не каждый уик-энд. А сейчас с нашего последнего визита прошло уже почти два месяца…

— Но ведь мы сразу же приехали бы, если б она нас позвала, — заметила Элинор.

— Ну конечно. И мы знаем, что ей нравится сестра О’Брайен и что за ней хорошо ухаживают. Но все равно мы немного распустились. И сейчас я имею в виду вовсе не деньги, а нормальные человеческие отношения.

— Я знаю. — Элинор кивнула.

— Так что это омерзительное письмо в конечном счете принесло нам какую-то пользу. Мы навестим тетю, чтобы защитить наши интересы и потому что мы любим старушку!

Робби чиркнул спичкой и поджег письмо, которое взял из рук Элинор.

— Интересно, кто же его все-таки написал, — сказал он. — И не потому, что это имеет какое-то значение… Это должен быть кто-то, кто «за нас», как мы говорили в детстве. И, возможно, это предупреждение совсем не лишнее. Мать Джима Партингтона отправилась на Ривьеру, там ее пользовал симпатичный молодой итальянский доктор, она влюбилась в него до чертиков и оставила ему все до последнего пенни. Джим с сестрой попытались опротестовать завещание, но не смогли.

— Тетушке Лоре нравится новый доктор, к которому перешла практика доктора Рэнсома, — сказала Элинор, — но не до такой же степени. И в любом случае в этом ужасном письме речь идет о девушке. Скорее всего, это Мэри.

— Съездим и посмотрим сами, — заключил Родди.

II

Сестра О’Брайен прошелестела из спальни миссис Уэлман в ванную комнату.

— Поставлю чайник, — сообщила она через плечо. — Уверена, сестра, что вы не откажетесь от чашечки чая на дорожку.

— От чая я никогда не отказываюсь, — с удовольствием заметила сестра Хопкинс. — Всегда говорила, дорогая, что нет в жизни ничего лучше чашки крепкого чая!

Наполняя чайник водой и зажигая газ, сестра О’Брайен продолжала говорить:

— У меня в этом шкафчике есть все необходимое — заварной чайник, чашки и сахар, а Эдна дважды в день приносит мне свежее молоко. Так что мне не приходится вечно звонить в звонок. Отличная газовая горелка — чайник закипает, не успеешь и глазом моргнуть.

Сестра О’Брайен была высокой рыжеволосой женщиной лет тридцати, со сверкающими белоснежными зубами, веснушчатым лицом и обаятельной улыбкой. Ее жизнерадостность и жизнелюбие делали ее любимицей пациентов. Сестра Хопкинс, участковая медсестра средних лет, которая появлялась каждое утро, чтобы помочь с туалетом старой леди и с уборкой в спальне, выглядела вполне по-домашнему. При этом у нее были быстрые и точные движения профессионала.

— В этом доме все очень хорошо продумано, — одобрительно заметила она.

В ответ сестра О’Брайен согласно кивнула:

— Да, иногда он кажется немного старомодным — нет центрального отопления, — но зато масса каминов, и все горничные очень услужливые — миссис Бишоп хорошо за ними приглядывает.

— Эти современные девицы, — сказала сестра Хопкинс, — они выводят меня из себя. Большинство из них не знают, чего хотят в этой жизни, и не в состоянии выполнить элементарную домашнюю работу.

— Мэри Джеррард — девушка хорошая, — заметила сестра О’Брайен. — Не представляю, что бы миссис Уэлман без нее делала. Вы заметили, как она теперь ее требует? Ну что ж, девица мила и, я бы сказала, смогла приспособиться к хозяйке.

— А мне Мэри жаль. Этот ее старик-отец делает все, чтобы испортить ей жизнь.

— Доброго слова не найдет, старый сквалыга, — согласилась О’Брайен. — А вот и чайник запел… Заварю, как только вода закипит.

Она приготовила и разлила по чашкам горячий и крепкий чай. Сестры устроились в комнате сестры О’Брайен, расположенной рядом со спальней миссис Уэлман.

— Приезжают мистер Уэлман и мисс Карлайл, — сообщила сестра О’Брайен. — Сегодня утром прислали телеграмму.

— Ах, вот в чем дело, моя дорогая, — сказала сестра Хопкинс. — То-то я смотрю, что старая леди чем-то взволнована… Они ведь уже давно не были, не так ли?

— Наверное, больше двух месяцев. Мистер Уэлман — такой приятный молодой джентльмен… Но очень надменный.

— Пару дней назад я видела ее фото в «Татлере» [«Татлер» — гламурный журнал о моде и светской жизни, основанный в Британии в 1901 г.], — сменила тему сестра Хопкинс. — Они с подругой в Ньюмаркете… [Ньюмаркет — рыночный город в Саффолке, в 105 км к северу от Лондона; приобрел известность благодаря скачкам, проводящимся здесь же, на одноименном ипподроме.]

— Она — известный персонаж светской хроники, — согласилась сестра О’Брайен. — И всегда так хорошо одета… Вы считаете ее красивой, сестра?

— Трудно сказать, как выглядит девушка в действительности под этим слоем косметики. На мой вкус, так она и в подметки не годится Мэри Джеррард.

Сестра О’Брайен сжала губы и склонила голову набок.

— Может быть, вы и правы. Но Мэри не хватает стиля.

— Внешность — это не самое главное, — заметила сестра Хопкинс менторским тоном.

— Еще чашечку, сестра?

— Спасибо, сестра, не откажусь.

Взяв в руки чашки, над которыми поднимался пар, они слегка придвинулись друг к другу.

— Нынче ночью произошел странный случай, — начала сестра О’Брайен. — Как и всегда, в два часа ночи я зашла в спальню, чтобы устроить хозяйку поудобнее, и увидела, что она еще не спит. Но при этом, должно быть, видела какой-то сон наяву, потому что когда я вошла в комнату, то услышала: «Фотография. Мне нужна фотография».

Я сказала ей: «Ну конечно, миссис Уэлман, но, может быть, стоит подождать утра?» На это она ответила: «Нет, я хочу видеть ее сейчас». «Ну и где эта фотография? — спросила я. — Вы ведь говорите о фото мистера Родерика?» — «Родерика? — переспросила миссис Уэлман. — Нет, Льюиса». А потом попыталась сесть. Я подошла и приподняла ее; она достала ключи из той маленькой коробочки, которая стоит возле ее кровати, и велела мне открыть второй ящик высокого комода, где, как ей и полагалось, лежала большая фотография в серебряной рамке.

Это было фото такого симпатичного молодого человека… А в углу было написано «Льюис». Конечно, фото было старинное, сделанное много лет назад. Я принесла его ей, и она долго смотрела на него. А потом пробормотала только: «Льюис, Льюис…» Вздохнула и отдала фото мне, велев убрать его назад в ящик. А когда я повернулась к ней — вы не поверите, — она уже спала, как младенец.

— Вы думаете, это был ее муж? — уточнила сестра Хопкинс.

— Конечно, нет! — ответила сестра О’Брайен. — Утром я этак небрежно поинтересовалась у миссис Бишоп, как звали усопшего мистера Уэлмана, и она сказала, что его имя — Генри.

Женщины обменялись взглядами. У сестры Хопкинс был длинный нос, кончик которого слегка дрогнул от предвкушения.

— Льюис… Льюис… Интересно, — задумчиво произнесла она. — Не помню, чтобы слышала это имя в этих местах.

— Но ведь все происходило много лет назад, — напомнила ей О’Брайен.

— Конечно, это понятно. А я здесь всего пару лет. Мне вот что интересно…

— Очень симпатичный мужчина, — повторила сестра О’Брайен. — Похож на офицера-кавалериста.

Сестра Хопкинс сделала глоток.

— Очень интересно, — сказала она.

— Может быть, они любили друг друга с детства, а жестокий отец разлучил их… — В голосе сестры О’Брайен прозвучали романтические нотки.

— А может быть, его убили на войне… — предположила сестра Хопкинс с глубоким вздохом.

III

Когда сестра Хопкинс, приятно возбужденная чаем и романтическими рассуждениями, уже собралась было уходить, ее перехватила Мэри Джеррард.

— Сестра, можно я провожу вас до деревни?

— Конечно, Мэри, дорогая.

— Я должна поговорить с вами, — сказала запыхавшаяся девушка. — Меня все так беспокоит…

Пожилая женщина окинула ее дружелюбным взглядом.

В двадцать один год Мэри была очаровательным существом, чем-то неуловимо похожим на дикую розу: длинная изящная шея, светло-золотистые волосы, естественными волнами обрамляющие изящную головку, и глаза глубокого синего цвета.

— В чем дело? — поинтересовалась сестра Хопкинс.

— Все дело в том, что время уходит, а я так ничего и не делаю!

— Еще успеете потрудиться, — сухо заметила сестра Хопкинс.

— Возможно, но все это так меня тревожит… Миссис Уэлман была чрезвычайно добра и дала мне дорогое образование. А теперь я чувствую, что мне пора самой начинать зарабатывать на жизнь. Мне надо учиться какой-то профессии.

Сестра Хопкинс сочувственно кивнула.

— Если я этого не сделаю, то все окажется впустую. Я попыталась объяснить то, что чувствую, миссис Уэлман, но — как это все сложно! — кажется, она меня не понимает. Все время повторяет, что у меня масса времени.

— Не забывайте, что она больна, — заметила сестра Хопкинс.

Мэри покраснела от стыда.

— Знаю. Наверное, мне вообще не стоит ее беспокоить. Но меня это тревожит, да и отец ведет себя так мерзко! Постоянно издевается, что я стала светской дамой… Но главное — я сама не хочу сидеть без дела!

— Я это знаю.

— Вся проблема в том, что обучение профессии — это штука в большинстве случаев недешевая. Сейчас я хорошо знаю немецкий и могла бы как-то это использовать. Но мне кажется, что в действительности я хочу стать медицинской сестрой. Мне нравится ухаживать за больными.

— Не забывайте, что для этого надо быть сильной, как ломовая лошадь. — В словах сестры Хопкинс не было и намека на романтизм.

— А я сильная! И мне правда нравится ухаживать за больными. Сестра мамы, та, что в Новой Зеландии, была медсестрой. Понимаете, мне кажется, что это у меня в крови.

— А что насчет массажа? — предложила сестра Хопкинс. — Или, может быть, «Норленд»? [Имеется в виду колледж «Норленд Нэнниз», расположенный в английском городе Бат. Колледж был основан в 1892 г. Э. Уорд; является ведущим образовательным учреждением по подготовке VIP-персонала для ухода за ребенком.] Вы же любите детей. А массаж тоже может принести неплохие деньги.

— Но такая подготовка дорого стоит, нет? — В голосе Мэри слышалось сомнение. — Я надеялась… хотя с моей стороны это, наверное, звучит по-свински… она и так очень много сделала для меня…

— Вы сейчас о миссис Уэлман? Глупости. На мой взгляд, это ее долг. Она ведь дала вам роскошное, но практически бесполезное образование. А учить вам не хочется?

— У меня на это мозгов не хватит.

— Мозги мозгам рознь, — заметила сестра Хопкинс. — Если хотите моего совета, Мэри, то сейчас вам надо успокоиться. По-моему, как я уже сказала, миссис Уэлман должна помочь вам научиться зарабатывать на жизнь. И я не сомневаюсь, что она хочет это сделать. Но все дело в том, что она к вам очень привязана и не хочет вас потерять.

— Вот как! — Мэри открыла рот от удивления. — Вы действительно так думаете?

— Я в этом ни минуты не сомневаюсь. Бедняжка сейчас практически беспомощна. Одна сторона у нее парализована, и никто или ничто ее не радует. Для нее очень важно иметь рядом с собой такое хорошенькое юное личико, как ваше. Вы умеете прекрасно держаться в комнате больного.

— Если вы действительно так думаете… — негромко сказала Мэри, — то это меняет дело. Милая, милая миссис Уэлман, я так ее люблю! Она всегда была так добра ко мне… Для нее я готова на все!

— Самое лучшее, что вы можете сейчас сделать, — сухо заметила сестра Хопкинс, — это остаться с ней и прекратить дергаться. Все это ненадолго.

— Вы хотите сказать… — Глаза девушки расширились от ужаса.

Районная сестра кивнула.

— Миссис Уэлман — настоящий боец, но долго она не протянет. Будет второй удар, а за ним и третий. Мне это все слишком знакомо. Так что наберитесь терпения, дорогая. Если вы сможете скрасить последние дни старой леди, то сделаете гораздо больше, чем многие другие. А потом у вас будет время на все остальное.

— Вы очень добры, — сказала Мэри.

— А вот и ваш отец появился из сторожки — и, кажется, день у него сегодня не задался…

Они как раз подходили к большим железным воротам. На крыльце сторожки старик со скрюченной спиной с великими мучениями пытался спуститься на две ступеньки.

— Доброе утро, мистер Джеррард, — весело поздоровалась с ним сестра Хопкинс.

— Черт! — раздраженно бросил ей в ответ Эфраим Джеррард.

— Прекрасная сегодня погода, — не сдавалась сестра.

— Для вас — может быть, — сварливо ответил старый Джеррард. — Но точно не для меня. Это чертово люмбаго меня убивает.

— Это все потому, что прошлая неделя была сырой, — объяснила сестра Хопкинс все с тем же оптимизмом. — А нынешняя сухая погода очень скоро вас вылечит.

Ее профессиональная жизнерадостность, казалось, раздражала старика.

— Эх, сестры, сестры… все вы одинаковы, — сказал он с неприятной интонацией. — Проблемы других людей вас только радуют. Вам на них наплевать! А тут еще Мэри все время говорит о том, что хочет стать медсестрой. А я-то думал, что она мечтает о чем-то большем — со всеми ее французскими, немецкими, роялями и прочим, чему она научилась в школе и за границей…

— Я буду вполне довольна, если стану медсестрой в больнице, — резко прервала его Мэри.

— Ну да, а еще больше ты будешь довольна, если тебе вообще ничего не придется делать, да? Будешь просто выпендриваться с этими своими манерами, фиоритурами и видом великосветской бездельницы. Тебе бы только лениться, девочка моя!

На глаза Мэри навернулись слезы, и она запротестовала:

— Это неправда, папа. Ты не имеешь права так говорить!

Сестра Хопкинс решительно вмешалась, стараясь перевести все в шутку:

— Что-то мы сегодня не совпали с погодой… Вы же совсем не это хотели сказать, Джеррард. Мэри — хорошая девочка и хорошая дочь.

На лице Джеррарда, когда он взглянул на дочь, читалась практически ничем не прикрытая враждебность.

— Она мне теперь не дочь — с этим ее французским, историей и жеманными манерами. Тьфу!

Повернувшись, он исчез в сторожке.

— Вот видите, сестра, как все это сложно, правда? — сказала Мэри со слезами на глазах. — Он не слушает никаких доводов. И никогда не любил меня, даже когда я была маленькой девочкой. Ма вечно меня от него защищала.

— Ну ладно, ладно, не расстраивайтесь, — мягко успокоила ее сестра Хопкинс. — Эти испытания посланы нам Всевышним… Боже, мне уже пора! Ну и утречко…

Провожая взглядом ее быстро удаляющуюся фигуру, Мэри Джеррард с грустью размышляла о том, что в мире нет людей, которые могли бы действительно чем-то ей помочь. Вот и сестра Хопкинс, при всей ее доброте, может произнести лишь обычный набор банальностей, выдавая их за что-то новенькое…

«Что же мне делать?» — горько подумала девушка.

Глава 2

I

Миссис Уэлман лежала на аккуратно взбитых подушках; дыхание у нее было немного затрудненное. Она не спала. Ее глаза — все еще яркого синего цвета, как и у ее племянницы Элинор, — смотрели в потолок. Миссис Уэлман была крупной, тучной женщиной с приятным, напоминающим орлиный профилем. Ее лицо было полно гордости и решимости.

Глаза опустились и остановились на фигуре, сидевшей у окна. Взгляд стал нежным и немного тоскливым.

— Мэри… — позвала она наконец.

Девушка быстро обернулась.

— А, вы проснулись, миссис Уэлман…

— Я уже давно не сплю, — ответила Лора Уэлман.

— Ой, а я не заметила! Мне надо было бы…

— Нет-нет, всё в порядке, — прервала ее хозяйка. — Я думала… о многом.

— И о чем же, миссис Уэлман?

От этого полного сочувствия взгляда и заинтересованного голоса лицо старой женщины стало мягче.

— Я тебя так люблю, — с нежностью произнесла она. — Ты так ко мне добра…

— Ну что вы, миссис Уэлман, это вы добры ко мне… Если б не вы, я не знаю, где была бы сейчас! Вы для меня так много сделали…

— Не знаю… Не знаю… Я уверена… — Больная неловко пошевелилась — ее правая рука согнулась, а левая осталась неподвижной и безжизненной. — Всегда хочется поступить как можно лучше, но так трудно понять, что значит это «лучше»… Я всегда была слишком самоуверенна…

— О нет, — прервала ее Мэри. — Я уверена, вы всегда знали, что надо делать.

Лора Уэлман покачала головой.

— Нет, нет… И это меня беспокоит. Мой вечный грех, Мэри, — это моя гордыня. А гордыня — порождение дьявола. И она всегда присутствовала в нашей семье. У Элинор ее тоже достаточно.

— Здорово, что мисс Элинор и мистер Родерик приезжают, — быстро сказала Мэри. — Это вас как-то развеселит. Они уже давно здесь не были…

— Они хорошие дети — очень хорошие, — негромко сказала миссис Уэлман. — И оба любят меня. Я знаю, что стоит мне только позвать их, и они тут же явятся. Но не хочу злоупотреблять этим. Они молоды и счастливы — у них еще все впереди. И не стоит раньше времени вводить их в мир упадка и страданий.

— Уверена, что они так не думают, — возразила Мэри.

Миссис Уэлман продолжила — казалось, что она говорит сама с собой, а не с девушкой:

— Я всегда надеялась на то, что они поженятся. Но старалась не начинать подобные разговоры. Молодые люди так противоречивы… Они наверняка поступили бы наоборот. Но эта идея пришла мне в голову уже много лет назад, когда я увидела, что сердце Элинор отдано Родди. Правда, я вовсе не была уверена в нем. Он такой забавный… Генри был таким же… очень скрытным и привередливым. Да, Генри…

Женщина замолчала на несколько мгновений, вспомнив своего умершего мужа.

— Так давно… Так невероятно давно… — пробормотала она. — Он умер, когда мы прожили в браке всего пять лет. Двустороннее воспаление легких… Мы были счастливы — очень счастливы; сейчас это счастье иногда кажется мне чем-то нереальным. Я была странной, витающей в облаках девицей — голова у меня была забита всякими идеями и мечтами о герое. Настоящего для меня не…

— Вы, наверное, были очень одиноки — потом… — чуть слышно заметила Мэри.

— Потом? О да, очень одинока. Тогда мне было двадцать шесть — а теперь уже за шестьдесят. Долгая жизнь, моя дорогая, долгая, долгая жизнь… А теперь еще это! — неожиданно резко добавила она.

— Вы про свою болезнь?

— Ну да. Я всегда боялась удара. Все это так унизительно… Когда тебя моют и ухаживают за тобой, как за младенцем, а ты не можешь сделать ничего самостоятельно! Меня это сводит с ума. У сестры О’Брайен добрая душа — что есть, то есть. Она не возражает, когда я спускаю на нее всех собак, и умнее многих. Но когда ты рядом, Мэри, это совсем другое дело.

— Правда? — Девушка покраснела. — Я… я очень рада, миссис Уэлман.

— Но последнее время ты волнуешься, правда? — проницательно заметила хозяйка. — Волнуешься по поводу своего будущего… Оставь все это мне, дорогая. Я прослежу, чтобы у тебя было достаточно средств, чтобы стать независимой и овладеть профессией. Но надо немного подождать — для меня твое присутствие здесь слишком много значит.

— Ну конечно, миссис Уэлман, конечно! Я ни за что на свете вас не оставлю. Если вы хотите…

— Хочу. — Голос женщины стал неожиданно глубоким и густым. — Ты… ты для меня как дочь, Мэри. Я же видела, как ты растешь здесь, в Хантербери, начиная с того времени, когда ты была еще ползунком. Видела, как ты превращаешься в красивую девушку… Я горжусь тобой, дитя мое. Мне остается только надеяться, что все, что я для тебя сделала, пойдет только на пользу.

— Если вы думаете, — быстро прервала ее Мэри, — что ваша доброта и то образование, которое не соответствует моему положению и которое вы мне дали… если вы думаете, что я им недовольна или что оно превратило меня, как говорит мой отец, в даму из высшего общества, то это совершенно не так. Я просто очень сильно вам благодарна, вот и всё. А то, что я хочу как можно скорее начать зарабатывать себе на жизнь, так это потому, что чувствую, что после всего, что вы для меня сделали, должна работать, а не бить баклуши. Я… я не хочу, чтобы люди думали, что я присосалась к вам, как пиявка.

Лора Уэлман ответила неожиданно резким голосом:

— Так вот что вбивает тебе в голову Джеррард… Не обращай внимания на своего отца, Мэри; никому и никогда не придет в голову сравнивать тебя с пиявкой! И я прошу тебя остаться со мной лишь потому, что это необходимо лично мне. Скоро все закончится… Вообще, если б у них была хоть капля мозгов, то моя жизнь уже закончилась бы — и не было бы никакой волокиты с сестрами и врачами…

— Ну нет, миссис Уэлман. Доктор Лорд говорит, что вы можете жить еще долгие годы.

— Благодарю покорно, но меня это не интересует! Я тут как-то сказала ему, что в любой цивилизованной стране было бы вполне достаточно, чтобы я выразила свое пожелание умереть, и он безболезненно прикончил бы меня каким-нибудь милым лекарством. «И если б у вас была хоть капля смелости, доктор, — сказала я, — вы сделали бы это прямо сейчас!»

— Боже, — воскликнула Мэри. — И что он вам ответил?

— Этот грубый молодой человек ухмыльнулся, моя дорогая, и сказал, что не хочет рисковать быть повешенным. «Вот если б вы оставили мне все ваши деньги, миссис Уэлман, тогда я обязательно подумал бы над этим…» Дерзкий молодой нахал! Но он мне нравится. Его посещения дают мне больше, чем его лекарства.

— Да, он очень милый. Сестре О’Брайен он очень нравится, и сестре Хопкинс тоже.

— Хопкинс… в ее возрасте пора бы поумнеть, — заметила миссис Уэлман. — А что касается О’Брайен, то она лишь глупо улыбается и повторяет: «О, доктор!», а еще отбрасывает назад эти свои длинные космы, когда он к ней подходит.

— Бедная сестра О’Брайен!

— Она вовсе не так плоха, правда, — снисходительно добавила миссис Уэлман, — но сестры здорово меня раздражают. Вечно они думают, что в пять часов утра вам просто необходимо выпить «чашечку чая»! — Она помолчала. — Что это? Кажется, подъехала машина?

Мэри выглянула в окно.

— Да, машина. Приехали мисс Элинор и мистер Родерик.

II

— Я очень рада за вас с Родди, Элинор, — сказала миссис Уэлман своей племяннице.

Та улыбнулась ей в ответ.

— Я так и думала, тетя Лора.

Мгновение поколебавшись, пожилая женщина спросила:

— А ты… ты его любишь, Элинор?

Изящные брови девушки поползли вверх.

— Конечно.

— Прости меня, дорогая, — быстро добавила миссис Уэлман. — Знаешь, ты такая скрытная… Очень сложно понять, что ты думаешь или чувствуешь. Когда вы оба были гораздо моложе, мне показалось, что ты любишь Родди… слишком сильно.

И опять Элинор подняла свои изящные брови.

— Слишком сильно?

Пожилая женщина кивнула.

— Да. А любить очень сильно — глупо. С некоторыми молодыми девушками такое случается… Я была рада, когда ты уехала в Германию, чтобы закончить образование. А потом, когда вернулась, мне показалось, что ты к нему абсолютно равнодушна. Я тогда очень сильно расстроилась. Я ведь нудная старуха, которую так трудно удовлетворить! Но я всегда подозревала, что ты человек очень сильно чувствующий — это свойственно членам нашей семьи. Люди, обладающие подобным темпераментом, не всегда бывают счастливы… Но, как я уже сказала, из Германии ты вернулась настолько безразличной по отношению к Родди, что я расстроилась, поскольку всегда надеялась, что вы будете вместе… И вот теперь вы действительно вместе, и все прекрасно! А ты действительно любишь его?

— Достаточно, и при этом не слишком сильно, — рассудительно ответила Элинор.

Миссис Уэлман одобрительно кивнула.

— Тогда, я думаю, вы будете счастливы. Родди нужна любовь, но он не любит страстных эмоций. И если почувствует в тебе собственницу, то сразу же отойдет в сторону.

— А ты прекрасно знаешь Родди, — с чувством заметила Элинор.

— Если он любит тебя чуть больше, чем ты его, — заключила миссис Уэлман, — что ж, это даже к лучшему.

— Из колонки «Советы тетушки Агаты», — резко произнесла Элинор. — «Заставьте вашего милого друга сомневаться. Не позволяйте ему быть слишком уверенным в себе».

— Ты несчастлива, дитя, — вдруг вырвалось у миссис Уэлман. — Что-то не так?

— Нет, всё в порядке.

— Ты считаешь меня несправедливой? Моя дорогая, ты молода и восприимчива. А жизнь, я боюсь, вообще штука несправедливая.

— Наверное, — согласилась Элинор с долей горечи.

— Дитя мое, ты действительно несчастна? — повторила свой вопрос миссис Уэлман. — Что случилось?

— Ничего. Абсолютно ничего. — Элинор встала и подошла к окну. — Тетя Лора, — она искоса глянула на больную, — скажите, только честно: вы считаете, что любовь может приносить счастье?

Лицо миссис Уэлман стало очень серьезным.

— Если в том смысле, о котором ты думаешь, Элинор, то, наверное, нет… Страстная любовь к другому человеческому существу всегда приносит больше горя, чем радости, но тем не менее такой опыт необходим. Тот, кто никогда не любил, никогда не жил.

Девушка согласно кивнула.

— Да… ты меня понимаешь… ты знаешь, как это бывает… — Она резко повернулась к тетке; в глазах у нее застыл вопрос: — Тетя Лора…

В этот момент дверь открылась, и в нее вошла рыжая сестра О’Брайен.

— Миссис Уэлман, пришел доктор Лорд, — радостно сообщила она.

III

Доктор Лорд был молодым человеком тридцати двух лет. Рыжеватые волосы и веснушчатое лицо, в некрасивости которого было даже что-то привлекательное; бросающийся в глаза квадратный подбородок; пронзительные глаза яркого светло-синего цвета.

— Доброе утро, миссис Уэлман, — поздоровался он.

— Доброе утро, доктор Лорд. А это моя племянница, мисс Карлайл.

На подвижном лице доктора Лорда появилось выражение неприкрытого восхищения.

— Здравствуйте, — произнес он, взяв протянутую руку Элинор в свою с такой осторожностью, словно боялся сломать ее.

— Элинор и мой племянник приехали, чтобы немножко взбодрить меня, — продолжила миссис Уэлман.

— Отлично! — воскликнул доктор Лорд. — Это как раз то, что вам нужно! Уверен, что это пойдет вам на пользу, миссис Уэлман.

Он все еще смотрел на Элинор с нескрываемым восторгом.

— Я бы хотела встретиться с вами, доктор Лорд, — сказала та, направляясь к двери, — перед тем, как вы уйдете.

— Д-да… да… конечно.

Девушка вышла, прикрыв за собой дверь. Доктор Лорд подошел к кровати, трепещущая сестра О’Брайен встала у него за спиной.

— Опять эти ваши обычные фокусы, доктор Лорд… — Миссис Уэлман подмигнула ему. — Пульс, давление, температура? Какие же вы все, доктора, мошенники!

— Ну что вы, миссис Уэлман, — подала голос сестра О’Брайен, — как можно говорить такие вещи доктору?

— Миссис Уэлман, сестра, видит меня насквозь! — сказал доктор Лорд, подмигнув в ответ. — Но вы же понимаете, миссис Уэлман, что я в любом случае должен выполнить положенный ритуал. Проблема в том, что я так и не научился правильно вести себя у постели пациента.

— Как раз с этим у вас всё в порядке. И вы это знаете — и гордитесь этим.

— Это ваши слова, — парировал Питер Лорд со смешком.

Он задал несколько рутинных вопросов и выслушал ответы своей пациентки. Затем, откинувшись на спинку кресла, улыбнулся ей.

— Ну что ж, все идет отлично.

— То есть через пару недель я буду свободно перемещаться по дому? — уточнила Лора Уэлман.

— Ну не так быстро…

— Вот именно. Вы мошенник и плут! Какая радость жить прикованной к кровати, чтобы за тобой ходили, как за младенцем…

— А какая вообще радость от жизни? — задал встречный вопрос доктор Лорд. — Вот где собака зарыта. Вам не приходилось читать о такой милой средневековой камере, в которой узник не мог ни стоять, ни сидеть, ни лежать? [Автор имеет в виду камеру под Белой башней Тауэра со сторонами 1,2 м в высоту, длину и ширину.] Можно подумать, что любой, заключенный в нее, умрет через несколько недель. А вот и нет! Один узник прожил в этой железной клетке шестнадцать лет, а потом, когда его выпустили, дожил до глубокой старости.

— И в чем смысл этого рассказа, доктор? — спросила Лора Уэлман.

— А смысл в том, что человек инстинктивно желает жить во что бы то ни стало. И живет он вовсе не потому, что соглашается пожить. Те люди, про которых говорят: «Лучше б он умер», просто не хотят умирать! А некоторые люди, у которых, казалось бы, есть все для счастливой жизни, уходят из нее лишь потому, что у них отсутствует желание бороться!

— Продолжайте…

— А я уже все сказал. Вы относитесь к тем людям, кто действительно хочет жить, сколько бы вы ни пытались убедить меня в обратном. И если ваше тело хочет жить, то негоже вашему мозгу думать о чем-то другом.

— А как вам здесь у нас нравится? — неожиданно сменила тему миссис Уэлман.

— Вполне. — Питер Лорд улыбнулся.

— Но разве здесь не скучно такому молодому человеку, как вы? Вы разве не хотите развиваться в какой-то узкой области? Разве работа сельского врача не скучна?

Лорд покачал своей рыжеватой головой.

— Нет. Я люблю свою работу. Люблю, знаете ли, людей, люблю обычные болезни. И вовсе не хочу охотиться за бациллами какого-нибудь невразумительного недуга. Мне нравятся корь, ветряная оспа и им подобные. Нравится следить за тем, как на них реагируют человеческие организмы. И что-то менять в лечении в лучшую сторону. У меня только одна проблема — я начисто лишен всяких амбиций. И останусь здесь до тех пор, пока не отращу седые бакенбарды и люди не начнут говорить: «Конечно, этот доктор Лорд был здесь всегда. Неплохой старикан, но очень уж старомоден в своих методах; может быть, стоит позвать более молодого Имярек, такого продвинутого…».

— Гм, — сказала миссис Уэлман, — а вы, я вижу, уже всё тщательно продумали!

— Ну что ж, — сказал Питер Лорд, вставая, — мне, пожалуй, пора.

— Кажется, с вами хотела поговорить моя племянница, — напомнила пожилая леди. — Кстати, что вы можете о ней сказать?

Неожиданно лицо доктора Лорда стало пунцовым. Даже его брови покраснели.

— Я… э-э-э… она очень красивая, правда? И… по-моему… очень умна и все такое, как мне кажется.

Миссис Уэлман подумала про себя: «Как же он все-таки молод…» Вслух же сказала:

— Пора вам жениться.

IV

Родди бродил по саду. Он пересек широкую лужайку и по вымощенной дорожке прошел в обнесенный изгородью огород. Тот выглядел густо засаженным и хорошо ухоженным.

Родди размышлял над тем, будут ли они с Элинор когда-нибудь жить в Хантербери. Наверное, да… Сам он не отказался бы. Сельская жизнь ему нравилась. А вот насчет Элинор Родди не был так уверен. Может быть, ей захочется жить в Лондоне…

С Элинор никогда не знаешь, на чем стоишь. Она редко говорит, о чем думает и что чувствует. И это ему в ней нравится… Он ненавидел людей, которые вываливают на собеседника все свои мысли и чувства, будучи уверенными, что тебя очень интересует их внутренний мир. Сдержанные люди всегда намного интереснее.

Элинор с этой точки зрения просто идеальна, рассудительно решил он. Ничто в ней никогда не раздражало и не задевало его. На нее было одно удовольствие смотреть, она была остроумной собеседницей и самой очаровательной спутницей, которую только можно себе представить.

«И вообще, мне повезло, что она у меня есть, — самодовольно подумал Родди. — И что она могла найти в таком, как я?»

Потому что, несмотря на всю свою привередливость, Родерик Уэлман никогда не был о себе слишком высокого мнения. И искренне не мог понять, почему Элинор вдруг согласилась выйти за него замуж.

Впереди у него была достаточно приятная жизнь. Родди хорошо представлял себе, что ждет его впереди, и считал это подарком судьбы. Он был уверен, что они с Элинор скоро поженятся — то есть если Элинор согласится, а то вдруг она захочет отложить свадьбу… Но торопить ее не стоит.

Сначала им будет непросто, но беспокоиться не о чем. Родди искренне надеялся, что тетя Лора еще поживет. Она просто прелесть и всегда хорошо к нему относилась — приглашала на каникулы и не забывала поинтересоваться, чем он сейчас занят…

Его сознание отказалось воспринимать мысль о ее скорой смерти (оно вообще не усваивало мысли о каких-то конкретных проблемах). Родди не любил представлять себе неприятные вещи слишком наглядно… Но… э-э-э… в конечном счете жить здесь будет очень приятно, особенно когда у них будет много денег, чтобы содержать это место в надлежащем состоянии. Его интересовало, как тетя разделит наследство. Хотя, в сущности, это не важно. Для некоторых женщин вопрос, у кого деньги — у жены или мужа, — очень важен, но Элинор не такая. Она человек тактичный и не настолько любит деньги, чтобы беспокоиться по этому поводу.

«Нет, беспокоиться мне не о чем — что бы ни случилось», — подумал Родди.

Он прошел через ворота в дальнем конце огорода и бесцельно направился в рощу, в которой весной цвели нарциссы. Сейчас они, конечно, давно отцвели. Но в тех местах, где на нее падали лучи солнца, зелень была очаровательна.

Вдруг на мгновение Родди почувствовал какое-то странное беспокойство, которое никак не вязалось с его безмятежным состоянием.

«Здесь что-то… чего-то мне здесь не хватает… я бы хотел… мне нужно… нужно…»

Зелень, купающаяся в золотых лучах солнца, нежность, разлитая в воздухе, — все это заставляло сердце биться быстрее, веселило кровь, вселяло смутную надежду.

Из-за деревьев навстречу ему вышла девушка — у нее были блестящие светлые волосы и тронутая румянцем кожа.

«Как она прекрасна, — подумал Родди. — Какая совершенная красота…»

Что-то обрушилось на него — он стоял неподвижно, будто превратился в соляной столб. И чувствовал, как мир вокруг кружится, переворачивается вверх дном — и неожиданно и восхитительно сходит с ума!

Девушка внезапно остановилась, а потом продолжила движение. И подошла к тому месту, где с открытым ртом стоял совершенно ошалевший Родди.

— Вы меня не помните, мистер Родерик? — нерешительно спросила она. — Конечно, ведь прошло столько времени… Я — Мэри Джеррард из сторожки.

— Так, значит, вы и есть та самая Мэри Джеррард? — не поверил Родди.

— Да, — сказала она и застенчиво добавила: — Конечно, с тех пор, как вы видели меня в последний раз, я здорово изменилась.

— Да, изменились. Я вас ни за что не узнал бы.

Родди не отрываясь смотрел на нее. Он не услышал шаги у себя за спиной. А Мэри услышала и повернулась на их звук.

Несколько мгновений Элинор стояла молча, а потом сказала:

— Привет, Мэри.

— Здравствуйте, мисс Элинор. Я так рада вас видеть… Миссис Уэлман все никак не могла дождаться, когда же вы приедете.

— Да, времени прошло много. Я… сестра О’Брайен попросила меня найти тебя. Она хочет поднять миссис Уэлман, но сказала, что обычно вы делаете это вместе.

— Уже иду, — сказала Мэри.

И она заспешила в сторону дома, быстро перейдя на бег. Элинор смотрела ей вслед. Бежала Мэри красиво — в каждом ее движении чувствовалась грация.

— Аталанта… [Аталанта — персонаж древнегреческой мифологии; отважная охотница, непобедимая в беге.] — негромко сказал Родди.

На это Элинор ничего не сказала. Пару минут она стояла неподвижно, а потом произнесла:

— Время ланча. Нам пора.

И они вместе направились к дому.

V

— Да ладно тебе, Мэри. Это же Гарбо [Грета Гарбо (ур. Грета Ловиса Густафссон; 1905–1990) — шведская и американская актриса; признана одной из величайших звезд кино всех времен.], и фильм классный — про Париж… По роману крутого автора. По нему еще опера была…

— Это очень мило с твоей стороны, Тед, но я не смогу.

— Что-то я перестал понимать тебя, Мэри, — сердито произнес Тед Бигланд. — Ты изменилась. Стала какая-то другая…

— Нет, Тед, ты не прав.

— Нет, прав! Мне кажется, это все от того, что ты ходила в эту дорогущую школу и ездила в Германию. И теперь ты слишком хороша для нас.

— Это неправда, Тед. Я вовсе не такая, — решительно защищалась Мэри.

Молодой человек, сильный и крепкий, смотрел на нее с восторгом, несмотря на свой гнев.

— Нет, такая… Ты стала почти леди, Мэри.

— А почти не считается, правда? — В голосе Мэри прозвучали горькие нотки.

— Наверное, да, — ответил Тед, неожиданно соглашаясь с ней.

— В любом случае кого в наши дни волнуют такие вещи? — быстро продолжила Мэри. — Леди, джентльмены и все такое…

— Ну сейчас это, наверное, не так важно, как раньше, — задумчиво произнес Тед. — Но все равно впечатления-то никуда не делись… Боже, Мэри, ты же выглядишь, как герцогиня, или графиня, или кто там еще…

— Это ни о чем не говорит, — ответила Мэри. — Я видала графинь, похожих на старух в лохмотьях.

— Но ты меня поняла.

Рядом с ними неожиданно возникла величественная фигура соответствующих пропорций, красиво затянутая во все черное. Женщина подозрительно осмотрела молодых людей. Тед отступил на несколько шагов.

— День добрый, миссис Бишоп, — поздоровался он.

Та величественно склонила голову.

— Добрый, Тед Бигланд. Добрый день, Мэри. — И проследовала дальше, как корабль под парусами.

Тед с уважением посмотрел ей вслед.

— Вот она-то действительно похожа на герцогиню, — прошептала Мэри.

— Да, у нее есть эта манера… Когда я ее вижу, меня всегда бросает в жар.

— Она меня не любит, — медленно сказала Мэри.

— Глупости, девочка моя.

— Нет, это правда. Не любит. Все время делает мне замечания.

— Это все зависть. — Тед со знанием дела покивал. — И больше ничего.

— А может быть, это потому… — неуверенно начала Мэри.

— Именно поэтому, и не сомневайся. Многие годы она была в Хантербери домоправительницей — задавала здесь тон и гоняла всех в хвост и в гриву, а теперь старая миссис Уэлман полюбила тебя, и она оказалась не у дел. Вот и всё.

— Понимаешь, это, конечно, глупо, — Мэри нахмурила лоб, — но я совершенно не выношу, когда меня кто-то не любит. Я хочу, чтобы меня любили все.

— Но ведь наверняка существуют женщины, которые тебя терпеть не могут, Мэри! Завистливые кошки, которые думают, что ты слишком хорошо выглядишь…

— Зависть — жуткое чувство, — заметила Мэри.

— Может быть, но она же реально существует. Послушай, я на прошлой неделе смотрел в «Алледоре» классный фильм с Кларком Гейблом [Уильям Кларк Гейбл (1901–1960) — американский актер и секс-символ 1930–1940-х гг., носивший прозвище Король Голливуда. Признан одной из величайших звезд кино всех времен.]. Про одного миллионера, который совсем перестал обращать внимание на жену. Ну вот, а она притворилась, что наставила ему рога. И там был этот парень…

Мэри отошла от него.

— Прости, Тед. Мне пора. Я уже опаздываю.

— А ты куда?

— К сестре Хопкинс на чай.

— Странные у тебя вкусы. — Тед состроил гримасу. — Эта женщина — самая большая сплетница в деревне! Вечно везде сует свой длинный нос…

— Она всегда была очень добра ко мне, — возразила Мэри.

— Да я и не хочу сказать про нее ничего такого. Просто она много болтает.

— До свиданья, Тед, — попрощалась Мэри и быстро пошла прочь, оставив его раздраженно наблюдать за тем, как она уходит.

VI

Сестра Хопкинс жила в небольшом коттедже в самом конце деревни. Она сама только что пришла и как раз развязывала ленты шляпки, когда появилась Мэри.

— А, вот и вы… Я немного опоздала. Старой миссис Калдекотт опять было плохо, и я задержалась с перевязками. Это не Тед Бигланд стоял сейчас в конце улицы?

— Да… — уныло ответила Мэри.

Сестра Хопкинс подозрительно посмотрела на нее с того места, где, нагнувшись, зажигала огонь под чайником. Кончик ее длинного носа вздрогнул.

— И он что-то сказал вам, дорогая?

— Нет, просто пригласил в кино.

— Понятно, — быстро среагировала сестра Хопкинс. — Ну конечно, он милый молодой человек, и дела в гараже у него идут неплохо, да и отец его вполне успешен, не то что большинство местных фермеров… Но все равно, дорогая, мне кажется, вы совсем не подходите на роль жены Теда Бигланда. Не с вашим образованием и так далее. Как я уже говорила, когда наступит время, я на вашем месте занялась бы массажем. И деньги заработаете, и людей посмотрите, да и временем своим сможете распоряжаться по своему усмотрению.

— Я подумаю, — пообещала Мэри. — Пару дней назад со мной разговаривала миссис Уэлман. И была со мной очень мила. Все было в точности как вы сказали. Она не хочет, чтобы я именно сейчас покинула ее. Сказала, что будет по мне тосковать. А еще сказала, чтобы я не беспокоилась о будущем, она мне поможет.

— Будем надеяться, что она где-то запишет это свое намерение, — с сомнением сказала сестра Хопкинс. — Больные иногда говорят странные вещи…

— А как вы думаете, — спросила Мэри, — миссис Бишоп действительно меня не любит или это только мое воображение?

Сестра Хопкинс на минуту задумалась.

— Надо признаться, что у нее все время недовольный вид. Она одна из тех, кто не любит, когда молодежь веселится или когда кто-то делает для молодежи что-то хорошее. Возможно, ей кажется, что миссис Уэлман слишком хорошо к вам относится, и она обижается на это.

Сестра вдруг весело рассмеялась.

— Но на вашем месте, дорогая Мэри, я бы не беспокоилась. Откройте, пожалуйста, вот этот бумажный пакет; там должна быть пара пончиков.

Глава 3

I

Вчера ночью у вашей тети случился второй удар. Причин для беспокойства нет, но я посоветовал бы вам приехать, если это возможно. Лорд.

II

Получив эту телеграмму, Элинор сразу же позвонила Родди, и теперь они сидели в поезде, направлявшемся в Хантербери.

За неделю, прошедшую с их последнего визита, Элинор практически не видела Родди. Встречались они всего два раза, да и то ненадолго, и между ними чувствовалось какое-то напряжение. Родди прислал ей цветы — роскошный букет роз на длинных стеблях. Для него это было очень необычно. А во время совместного обеда он казался более внимательным, чем обычно, интересовался тем, что она будет есть и пить, и как-то необычайно старательно помогал ей снять и надеть пальто. Элинор все это показалось немного наигранным — как будто он исполнял роль внимательного жениха…

Именно тогда она сказала сама себе: «Не будь идиоткой. Все хорошо. Ты сама все это придумываешь! Это все твоя чертова собственническая натура, которая вечно всем недовольна».

Но она стала относиться к нему немного более отстраненно, более индифферентно, чем обычно.

И вот теперь, когда возникли эти непредвиденные обстоятельства, напряжение исчезло, и они вполне обычно и естественно общались друг с другом.

— Бедная старушка, — заметил Родди. — Она так хорошо держалась, когда мы видели ее несколько дней назад…

— Мне ее ужасно жаль, — сказала Элинор. — Я же знаю, как тетя ненавидит болеть, а теперь она станет еще более беспомощна — и будет ненавидеть себя из-за этого… Знаешь, Родди, в таких случаях начинаешь думать, что люди должны иметь возможность добровольно уйти из жизни — если они действительно этого хотят.

— Согласен. Это вполне цивилизованный подход. Мы же облегчаем боль животных. Но, мне кажется, с людьми это не делается просто потому, что люди — это люди, так что они могут начать умирать из-за денег и не без помощи своих родственников, хотя, может быть, в их смерти и не будет такой уж нужды…

— Да, конечно, все это будет в руках врача, — задумчиво согласилась Элинор.

— А врач может оказаться негодяем.

— Но такому врачу, как доктор Лорд, доверять можно.

— Да, — небрежно заметил Родди, — он выглядит честным малым. Приятный парень.

III

Доктор Лорд стоял, склонившись над кроватью. За его спиной переминалась с ноги на ногу сестра О’Брайен. Нахмурившись, он пытался разобрать нечленораздельные звуки, которые издавала его пациентка.

— Да, да, — сказал врач. — Только не надо так волноваться. И не торопитесь. Если вы хотите сказать «да», то приподнимите слегка вашу правую руку. Так вас что-то беспокоит?

Последовал утвердительный жест рукой.

— Что-то срочное? Так… Вы хотите, чтобы мы что-то сделали? Послали за кем-то? За мисс Карлайл? И за мистером Уэлманом? Они уже едут.

И опять миссис Уэлман попыталась что-то сказать. Доктор Лорд прислушался.

— Вы хотите, чтобы они приехали, но дело не в них? Вы думаете о ком-то еще? О родственнике? Какое-то дело? Понятно… Это как-то связано с деньгами? Стряпчий? Я угадал, правильно? Вы хотите видеть своего стряпчего? Хотите дать ему какие-то инструкции?.. Тише, тише. Не волнуйтесь так. У вас масса времени. Что вы сказали — Элинор? — Он смог разобрать искаженное имя. — Она знает этого стряпчего? И организует с ним встречу? Отлично. Она будет здесь минут через тридцать. Я передам ей, и мы вместе всё устроим. Так что не беспокойтесь. Положитесь на меня. Я прослежу, чтобы все было так, как вы этого хотите.

Мгновение врач стоял, наблюдая, как она успокаивается, а потом тихо вышел из комнаты на лестничную площадку. Сестра О’Брайен вышла вслед за ним. Сестра Хопкинс как раз поднималась по ступенькам. Доктор кивнул ей.

— Добрый вечер, доктор, — сказала Хопкинс, запыхавшись.

— Добрый вечер, сестра.

Все вместе они прошли в комнату сестры О’Брайен, расположенную в соседнем помещении, где он проинструктировал их. Сестра Хопкинс оставалась на ночь и должна была помочь сестре О’Брайен.

— Завтра я пришлю еще одну сестру. Эта эпидемия дифтерии в Стэмфорде совсем не ко времени. Из-за нее у нас даже в домах для престарелых не хватает персонала.

Закончив свои наставления, которые были выслушаны с благоговейным вниманием (это его приятно порадовало), доктор Лорд спустился вниз, чтобы встретить племянницу и племянника. Судя по часам, они могли подъехать в любую минуту.

В холле он столкнулся с Мэри Джеррард. Она была бледна и взволнованна.

— Ей не лучше? — спросила девушка.

— Я могу гарантировать ей спокойную ночь, — ответил доктор Лорд, — но большего обещать не могу.

— Все это кажется таким жестоким… таким несправедливым… — сказала Мэри убитым голосом.

Врач с сочувствием кивнул ей.

— Да, иногда так случается. Уверен… — Тут он замолчал. — Машина.

Лорд прошел к входу, а Мэри поднялась наверх.

— Что, очень плохо? — воскликнула Элинор, не успев войти в гостиную.

Родди был бледен и выглядел встревоженным.

— Боюсь, что вы будете шокированы, — произнес доктор серьезным голосом. — Она сильно парализована. Ее речь практически невозможно разобрать. Кстати, ее определенно что-то беспокоит. Это как-то связано с ее стряпчим. Вы его знаете, мисс Карлайл?

— Мистер Седдон с Блумсбери-сквер, — быстро ответила Элинор. — Но его наверняка нет в офисе в столь поздний час, а его домашний адрес я не знаю.

— Завтра у нас будет масса времени. — Голос врача звучал успокаивающе. — Но я хотел бы, чтобы миссис Уэлман как можно скорее перестала волноваться. Если вы сейчас подниметесь к ней вместе со мной, мисс Карлайл, то, я думаю, мы сможем ее успокоить.

— Конечно. Пойдемте немедленно.

— А мне идти не обязательно? — с надеждой в голосе спросил Родди.

Ему был немного стыдно за себя, но он ощущал ужас от одной мысли о том, что ему придется подняться наверх, войти в комнату больного человека и увидеть там беспомощную и мычащую что-то тетю Лору.

Доктор Лорд быстро успокоил его:

— Нет, вы нам совсем не нужны, мистер Уэлман. Даже лучше, если в комнате будет поменьше людей.

Родди не смог скрыть своего облегчения.

Доктор Лорд и Элинор поднялись наверх. С пациенткой сидела сестра О’Брайен.

Казалось, что Лора Уэлман, дышащая тяжело и прерывисто, находится в каком-то ступоре. Элинор смотрела на нее, шокированная видом ее измученного, искаженного лица.

Неожиданно правое веко миссис Уэлман дрогнуло и открылось. Выражение ее лица слегка изменилось, когда она узнала Элинор.

Больная попыталась заговорить:

— Элинор… — Этот набор звуков показался бы бессмысленным любому, кто не смог бы догадаться, что хочет сказать несчастная женщина.

— Я здесь, тетя Лора, — быстро ответила Элинор. — Тебя что-то беспокоит? Ты хочешь, чтобы я послала за мистером Седдоном?

Вновь послышались хриплые, невразумительные звуки.

— Мэри Джеррард? — догадалась Элинор.

Дрожащая правая рука подтвердила ее догадку.

Несчастная женщина издала длинный булькающий звук. Доктор Лорд и Элинор беспомощно нахмурились. Звук повторялся вновь и вновь. Наконец Элинор удалось разобрать слово.

— Обеспечить? Ты хочешь обеспечить ее в своем завещании? Ты хочешь оставить ей деньги? Я поняла, тетя Лора. Это очень просто. Завтра придет мистер Седдон, и все будет сделано в точности, как ты этого хочешь.

Казалось, что несчастная успокоилась. Страдание исчезло из единственного открытого глаза. Элинор взяла руку тети в свои и почувствовала немощное давление ее пальцев.

— Ты… всё… ты… — с огромным трудом смогла произнести больная.

— Да, да, положись на меня, — сказала Элинор. — Я прослежу, чтобы все было сделано.

И опять она почувствовала давление пальцев. Потом рука больной расслабилась. Веко поникло и закрылось.

Взяв Элинор за руку, доктор Лорд осторожно вывел ее из комнаты. Сестра О’Брайен вернулась на свое место у постели.

Снаружи, на лестничной площадке, Мэри Джеррард разговаривала с сестрой Хопкинс. Она сделала шаг вперед.

— Доктор Лорд, умоляю вас, можно мне пройти к ней?

Доктор кивнул.

— Только ведите себя тихо и не волнуйте ее.

Мэри прошла к больной.

— Ваш поезд опоздал, — заметил доктор Лорд. — Вы… — Он умолк.

Элинор смотрела вслед Мэри. Неожиданно она поняла, что доктор замолчал. Повернувшись, вопросительно посмотрела на него. Он, потрясенный, не мог отвести от нее глаз. Элинор покраснела.

— Прошу прощения, — быстро сказала она, — вы что-то хотели сказать?

— А что я хотел сказать? — медленно произнес доктор Лорд. — Не помню… Мисс Карлайл, у постели больной вы вели себя потрясающе. — Голос его был полон теплоты. — Понимающе, успокаивающе — большего от вас невозможно было требовать…

Сестра Хопкинс едва слышно фыркнула.

— Бедняжка, — сказала Элинор, — я просто не могу видеть ее такой.

— Ну конечно. Но вы здорово держались. Вы прекрасно владеете собой.

— Я научилась… не выставлять свои чувства напоказ, — ответила Элинор, сжав губы в тонкую полоску.

— Но ведь маска рано или поздно спадает, — медленно заметил врач.

Сестра Хопкинс заторопилась в ванную.

— Маска? — переспросила Элинор, приподняв свои изящные брови и не отрываясь глядя на него.

— Ведь человеческое лицо, в сущности — это та же маска, — пояснил Лорд.

— А что под ней?

— А под ней все то же примитивное человеческое существо — мужчина или женщина.

Элинор быстро отвернулась и стала спускаться по лестнице. Питер Лорд последовал за ней, озадаченный и непривычно серьезный. Родди вышел в холл им навстречу.

— Ну? — взволнованно спросил он.

— Бедняжка, — ответила Элинор. — Было так грустно видеть ее… Я бы на твоем месте, Родди, не ходила к ней, пока… пока… она не позовет.

— И что же ей было надо от тебя? — поинтересовался Родди.

— Мне нужно идти, — обратился Питер к Элинор. — Больше на данный момент я ничего сделать не могу. Загляну завтра, с утра пораньше. Всего хорошего, мисс Карлайл. И… не стоит слишком волноваться.

На мгновение он задержал ее руку в своей. У него было удивительно уверенное и успокаивающее рукопожатие. Элинор показалось, что Лорд довольно странно посмотрел на нее, будто… будто испытывал к ней жалость.

Когда дверь за врачом закрылась, Родди повторил свой вопрос.

— Тетю Лору беспокоят… беспокоят некоторые деловые вопросы, — ответила Элинор. — Мне удалось ее успокоить — я сказала, что завтра здесь обязательно появится мистер Седдон. Утром надо будет первым делом позвонить ему.https://02fd278bd0c774db792ff0c0205d1a40.safeframe.googlesyndication.com/safeframe/1-0-38/html/container.html

— Она что, хочет сделать новое завещание?

— Она этого не говорила.

— А что же тогда… — Родди остановился, не закончив свой вопрос.

По ступенькам сбегала Мэри Джеррард. Она пересекла холл и исчезла за дверями кухни.

— И?.. — Голос Элинор звучал хрипло. — О чем ты хотел спросить?

— Я — спросить? Я уже забыл, — туманно ответил Родди.

Он не отрываясь смотрел на дверь, за которой исчезла Мэри.

Элинор, сжав кулаки, почувствовала, как ее длинные наманикюренные ногти впиваются в ладони.

«Я этого не вынесу… не вынесу, — подумала она. — Это вовсе не мое воображение… это правда… Родди, Родди, я не могу тебя потерять…»

«А что этот человек, — пришла ей в голову новая мысль, — этот доктор — что такого он увидел в моем лице там, наверху? А ведь он что-то увидел… Боже, как же ужасна эта жизнь, как ужасно чувствовать то, что я ощущаю в данный момент… Ну скажи же хоть что-то, дура. Возьми себя в руки».

И Элинор произнесла вслух совершенно спокойным голосом:

— Насчет еды, Родди. Я не очень голодна. Посижу с тетей Лорой, а сестры смогут спуститься вниз.

— Они что, будут обедать со мной? — с тревогой спросил Родди.

— Но они же тебя не укусят, — холодно ответила Элинор.

— А ты как же? Ты обязательно должна что-то съесть. Почему бы нам не пообедать первыми, а потом уж пусть спускаются они?

— Нет, наоборот будет лучше, — решила Элинор. И неожиданно добавила: — Они все из себя такие трепетные…

«Я не смогу выдержать с ним за столом… — подумала она. — Разговаривать и вести себя как обычно…» Вслух же нетерпеливо произнесла:

— Послушай, позволь мне все сделать по-своему.

Глава 4

I

На следующее утро Элинор разбудила не просто горничная — ее подняла с постели сама миссис Бишоп, одетая, как всегда, в старомодный черный цвет и плачущая навзрыд.

— Мисс Элинор, она покинула нас…

— Что? — Элинор села в кровати.

— Ваша дорогая тетушка. Миссис Уэлман. Моя любимая хозяйка. Она отошла во сне.

— Тетя Лора? Она умерла? — Еще не веря, Элинор не отрывала глаз от домоправительницы. Это не укладывалось у нее в голове.

Теперь миссис Бишоп просто-таки рыдала.

— Только подумать… — всхлипывала она. — После всех этих лет! Я ведь проработала здесь восемнадцать лет… Время пролетело совершенно незаметно…

— Так, значит, — медленно сказала Элинор, — тетя Лора мирно отошла во сне? Какое это счастье для нее!

Миссис Бишоп всхлипнула.

— Все это так неожиданно… Вот и доктор Лорд сказал, что зайдет с утра, и все было как обычно…

— Ну неожиданным это сложно назвать, — резко возразила Элинор. — Ведь она уже давно была больна. Я лишь благодарю Бога, что он освободил ее от дальнейших страданий.

Со слезами в голосе миссис Бишоп согласилась, что за это стоит благодарить.

— Кто сообщит мистеру Родерику? — добавила она.

— Я, — ответила Элинор.

Накинув халат, она прошла по коридору и постучала в дверь.

— Войдите, — раздался его голос.

Она вошла.

— Родди, тетя Лора умерла. Во сне.

Родди сел на кровати и печально вздохнул.

— Бедная тетя Лора! Но я бы сказал: «Спасибо тебе, Господи!» — ибо не смог бы смотреть, как она мучается в том состоянии, в котором пребывала вчера.

— А я и не знала, что ты ее видел, — механически заметила Элинор.

— Дело в том, Элинор, — стыдливо признался Родди, — что я почувствовал себя настоящим трусом, когда испугался подняться к ней. Поэтому вечером сходил к ней один. Эта сестра, которая толстая, вышла зачем-то из комнаты — она прошла мимо меня с грелкой, кажется, — и я проскользнул внутрь. Конечно, тетя так и не поняла, кто к ней пришел. Я же просто стоял и смотрел на нее. А потом услышал, как миссис Толстуха взбирается по лестнице, и выскользнул назад. Но все это… все это было просто ужасно!

— Да. — Элинор согласно кивнула.

— Она ненавидела каждое мгновение такого своего существования, — заметил Родди.

— Знаю.

— Классно, что мы с тобой всегда всё видим одинаково.

— Действительно, классно, — совсем тихо сказала девушка.

— И чувствуем себя сейчас абсолютно одинаково: мы оба благодарны Богу, что для нее все закончилось…

II

— В чем дело, сестра? — спросила сестра О’Брайен. — Вы что-то потеряли?

Сестра Хопкинс, с раскрасневшимся лицом, копалась в небольшом чемоданчике, который еще с вечера оставила в холле.

— Ничего не понимаю! — проворчала она. — Как я это сделала — не представляю!

— А что случилось?

— Все эта Элиза Рикин, — ответила сестра Хопкинс не совсем вразумительно, — та, что с саркомой. Ей надо давать морфин два раза в сутки — утром и вечером. Вчера вечером, по пути сюда, я сделала ей последнюю инъекцию из старой трубочки и была готова поклясться, что новая лежит у меня здесь.

— Посмотрите еще раз. Эти трубочки такие маленькие…

Сестра Хопкинс в последний раз просмотрела содержимое чемоданчика.

— Нет, здесь ничего нет… Наверное, я все-таки забыла ее в шкафу. Честное слово, я была более высокого мнения о своей памяти. Была готова поклясться, что взяла ее с собой!

— А вы нигде не оставляли чемоданчик по пути сюда?

— Естественно, нет, — нервно ответила сестра Хопкинс.

— Ну тогда, дорогая, все будет в порядке, — утешила ее сестра О’Брайен.

— Ну конечно! Чемоданчик был здесь, а в доме никто ничего из него не возьмет… Наверное, память слабеет, вот и всё. Но меня это раздражает, сестра, если вы меня понимаете. А кроме того, мне теперь придется идти на другой конец деревни, а потом возвращаться назад.

— Надеюсь, дорогая, что день будет полегче по сравнению с прошлой ночью, — заметила сестра О’Брайен. — Бедная старушка… Я и не надеялась, что она долго протянет.

— Я тоже. А вот для доктора это будет сюрприз.

— Он всегда так надеется… — сказала сестра О’Брайен с ноткой осуждения в голосе.

— Ну он еще молод! — сказала сестра Хопкинс, готовясь уйти. — У него нет нашего опыта.

И, сделав это мрачное заявление, она удалилась.

III

Доктор Лорд встал на цыпочки. Его светлые брови поползли на лоб и чуть не слились с линией волос.

— Так она что, все-таки умерла? — спросил он, не поверив собственным ушам.

— Да, доктор.

У сестры О’Брайен вертелись на кончике языка подробности произошедшего, но, подчиняясь строгой дисциплине, она молчала.

— Умерла… — задумчиво повторил Питер Лорд.

Несколько мгновений он стоял задумавшись, а потом резко приказал:

— Немедленно принесите мне кипяток.

Эта просьба удивила и заинтриговала сестру О’Брайен, но, будучи верной строгим правилам своей профессии, она не стала задавать вопросов. Если б доктор велел ей принести шкуру аллигатора, она автоматически ответила бы ему: «Да, доктор» и послушно отправилась бы выполнять приказ.

IV

— Вы хотите сказать, что моя тетка умерла, не оставив завещания? — уточнил Родерик Уэлман. — То есть вообще никакого?

— Похоже, что это именно так, — ответил мистер Седдон, полируя стекла своих очков.

— Совершенно невероятно! — вырвалось у Родди.

Мистер Седдон неодобрительно кашлянул.

— Не так уж невероятно, как вы думаете. Такое случается чаще, чем вы можете себе представить. У людей существует некий предрассудок по отношению к составлению завещания. Они думают, что у них еще есть масса времени на это. И что сам факт его составления приблизит возможную дату смерти. Это может показаться вам странным, но такова жизнь!

— А вы никогда… э-э-э… не старались образумить ее на этот счет? — поинтересовался Родди.

— И очень часто, — сухо ответил мистер Седдон.

— И что она на это говорила?

— Обычные вещи. — Стряпчий вздохнул. — Что у нее еще масса времени. Что она еще не собирается умирать. Что пока окончательно не решила, как распорядиться своими деньгами.

— Но ведь после первого удара она наверняка… — вмешалась в разговор Элинор.

— Нет, стало только хуже, — покачал головой мистер Седдон. — Она вообще не хотела об этом слышать!

— А вам не кажется это довольно странным? — спросил Родди.

— Да нет. Совершенно естественно, что болезнь сделала ее очень нервной.

— Но она ведь хотела умереть… — В голосе Элинор слышалось недоумение.

Продолжая полировать стекла очком, стряпчий ответил:

— Моя дорогая мисс Элинор, человеческий мозг — это очень специфический механизм. Возможно, миссис Уэлман думала, что хочет умереть, но наряду с этими мыслями надеялась, что скоро будет абсолютно здорова… Именно поэтому, как мне кажется, она полагала, что составление завещания принесет ей несчастье. И дело не в том, что она категорически не хотела этого делать, а в том, что постоянно это откладывала. Вы же сами знаете, — неожиданно мистер Седдон обратился прямо к Родди, — как человек может избегать или откладывать неприятные вещи — те, с которыми не хочет сталкиваться?

Покраснев, тот пробормотал:

— Я… да, конечно. Я вас понимаю.

— Вот именно, — продолжил стряпчий. — Миссис Уэлман всегда хотела написать завещание, но считала, что сделать это будет лучше завтра, чем сегодня. Она постоянно повторяла себе, что впереди у нее еще очень много времени.

— Так вот почему она была так взволнована вчера вечером, — медленно произнесла Элинор. — Вот откуда эта паника и требование немедленно послать за вами…

— Бесспорно, — согласился мистер Седдон.

— Ну и что же будет теперь? — спросил Родди в замешательстве.

— Вы имеете в виду имущество миссис Уэлман? — Стряпчий покашлял. — Так как миссис Уэлман скончалась, не оставив завещания, все ее имущество отойдет ближайшему родственнику — то есть мисс Элинор Карлайл.

— Всё — мне? — переспросила Элинор.

— Корона, конечно, заберет свой процент, — пояснил мистер Седдон и углубился в детали. Наконец подытожил: — И, поскольку имущество ничем не обременено и не входит ни в какие трасты, миссис Уэлман могла обращаться с ним по своему усмотрению. А поэтому оно переходит прямо к мисс Карлайл… Э-э-э… боюсь, что налог на наследство будет немаленьким, но даже после его уплаты состояние будет очень значительным. Кроме того, оно хорошо вложено в надежные, первоклассные активы.

— Но Родерик… — начала было Элинор.

— Мистер Уэлман всего лишь племянник супруга миссис Уэлман, — сказал мистер Седдон извиняющимся тоном. — Он не состоял с ней в кровном родстве.

— Вот именно, — подтвердил Родди.

— Конечно, нам все равно, кто из нас его получит, — все так же медленно произнесла Элинор. — Ведь мы в любом случае собираемся пожениться. — При этом она старалась не смотреть на Родди.

Теперь настала очередь мистера Седдона говорить: «Вот именно», что он поспешно и сделал.

V

— Ведь это не имеет никакого значения, да? — задала вопрос Элинор.

В ее голосе звучала мольба. Мистер Седдон уже ушел.

Лицо Родди болезненно скривилось.

— Ты должна его получить, — сказал он. — Оно по праву принадлежит тебе. И, ради бога, Элинор, не думай, что я что-то затаил против тебя. Мне не нужны эти чертовы деньги!

Когда Элинор заговорила, ее голос слегка дрожал:

— Но мы же договорились, Родди, еще в Лондоне, что не имеет значения, кому они достанутся, потому что мы… собираемся стать мужем и женой?

Он ничего не ответил.

— Ты же помнишь, как сказал это, Родди? — настаивала Элинор.

— Да, — согласился молодой человек.

При этом он смотрел себе под ноги. У него было бледное, мрачное лицо, а в уголках чувственного рта залегли болезненные складки.

Элинор продолжила, гордо тряхнув головой:

— Это не имеет никакого значения… если мы поженимся… Но так ли это, Родди?

— Прости, что ты сказала?

— Мы собираемся пожениться?

— Как я понимаю, таков был план. — Произнес он это слегка нервно, но совершенно безразличным тоном. И продолжил: — Но, конечно, Элинор, если сейчас у тебя появились другие мысли…

— Родди, почему ты не хочешь ответить честно? — воскликнула Элинор.

Тот вздрогнул и заговорил негромким и неуверенным голосом:

— Я не знаю, что со мной произошло…

— А я знаю, — прервала его Элинор напряженным голосом.

— Может быть, ты и права, — быстро закончил Родди. — В конце концов, мне не очень нравится мысль о том, что я буду жить на деньги своей жены…

— Дело не в этом, — ответила побледневшая Элинор. — Есть еще кое-что… — Помолчав, она наконец решилась: — Это… это Мэри, я угадала?

— Наверное. А откуда ты знаешь? — пробормотал Родди несчастным голосом.

— Это было не так уж трудно. Каждый раз, когда ты на нее смотришь, это написано на твоей физиономии большими буквами… — На губах Элинор появилась кривая улыбка.

Внезапно его самообладанию пришел конец.

— Послушай, Элинор, я не знаю, что происходит! Мне кажется, я схожу с ума. Это случилось, когда я увидел ее в тот первый день… в лесу… Это ее лицо… оно… оно все во мне перевернуло. Ты не сможешь понять…

— Смогу. Продолжай, — ответила Элинор.

— Я не хотел влюбляться в нее, — беспомощно сказал Родди. — С тобой я был вполне счастлив… Элинор, какой же я негодяй, что все это тебе рассказываю…

— Глупости. Продолжай. Расскажи.

— Ты просто прелесть… — Родди был совершенно убит. — И этот разговор с тобой мне здорово помогает. Я тебя так люблю, Элинор! Поверь мне. А это… это какой-то морок! Он разрушил все: мою жизненную концепцию… возможность наслаждаться жизнью… и… и весь рациональный порядок обычных, простых вещей…

— В любви обычно бывает мало рационального, — нежно сказала Элинор.

— Верно, — согласился Родди несчастным голосом.

— А ты ей… что-нибудь говорил? — спросила Элинор дрогнувшим голосом.

— Сегодня утром, — ответил Родди. — Как идиот… совсем потерял голову…

— И?..

— Ну и она… она послала меня куда подальше. Была просто в шоке. И все из-за тети Лоры и из-за… тебя…

Элинор сняла с пальца бриллиантовое кольцо.

— Тебе лучше забрать его, Родди.

Он взял его и, не глядя на нее, пробормотал:

— Элинор, ты даже не представляешь, какой скотиной я себя ощущаю.

— Ты собираешься жениться на ней? — спокойным голосом поинтересовалась Элинор.

— Не знаю. Но если да — то не скоро… Мне кажется, сейчас она ко мне равнодушна, но, может быть, в будущем…

— Думаю, ты прав. Тебе надо дать ей время. Постарайся не видеться с ней какое-то время, а потом начни все сначала.

— Милая Элинор! Ты самый лучший на свете друг! — Родди неожиданно взял ее руку и поцеловал. — Знаешь, я все-таки люблю тебя. Так же сильно, как и раньше. Иногда Мэри кажется мне сном. Кажется, вот я проснусь, а ее никогда не было…

— Если Мэри не было…

— Иногда мне хочется, чтобы ее не было, — с чувством произнес Родди. — Ведь мы с тобой единое целое. Ведь правда?

Элинор медленно наклонила голову.

— Да, конечно, единое…

И подумала про себя: «Если б не было Мэри…»

Глава 5

I

— Прекрасные похороны, — с чувством произнесла сестра Хопкинс.

— Вы правы, — согласилась сестра О’Брайен. — А эти цветы! Вы когда-нибудь видели подобную красоту? Белые лилии, выложенные веером, и крест из желтых роз… Фантастика!

Сестра Хопкинс, вздохнув, откусила кусочек булочки с маслом. Сестры пили чай в кафе «Блю Тит».

— Мисс Карлайл — очень щедрая девушка, — продолжила сестра Хопкинс. — Сделала мне прекрасный подарок, хотя вовсе не обязана была это делать.

— Да, она щедрая девушка, — с теплым чувством согласилась сестра О’Брайен. — Я просто ненавижу скупость.

— Ну она ведь получила большое наследство, — заметила сестра Хопкинс.

— А мне вот интересно… — начала было сестра О’Брайен и вдруг замолчала.

— Что интересно? — подбодрила ее сестра Хопкинс.

— Странно, что старая леди не оставила никакого завещания.

— Это просто безнравственно, — резко ответила ей сестра Хопкинс. — Людей надо заставлять писать завещания! А иначе все это ведет ко всяким неприятностям.

— А я вот о чем думаю, — продолжила сестра О’Брайен. — Как бы она распорядилась деньгами, если б написала его?

— Я знаю только одно, — твердо сказала сестра Хопкинс.

— Вы это о чем?

— Она обязательно оставила бы что-то Мэри — Мэри Джеррард.

— Да, верно, вы абсолютно правы, — согласилась ее собеседница. И взволнованно добавила: — Я же как раз хотела рассказать вам о той ночи, когда с ней, с бедняжкой, все это случилось, и о том, как доктор старался изо всех сил ее успокоить. Мисс Элинор сидела рядом с ней, держала ее за руку и клялась всеми святыми, — продолжила сестра О’Брайен, ирландское воображение которой внезапно подхватило ее и понесло, — что она пошлет за стряпчим и все будет сделано так, как того хочет несчастная. «Мэри! Мэри!» — повторяла бедная леди. «Ты говоришь о Мэри Джеррард?» — переспросила мисс Элинор и поклялась не сходя с места, что проследит за тем, чтобы Мэри получила свое.

– Прямо-таки поклялась? – В голосе Хопкинс звучало очевидное сомнение.

 – Именно так все и было, – торжественно заверила ее О’Брайен. – И вот что я еще скажу, сестрица: если бы миссис Уэлман успела составить завещание, еще неизвестно, что бы в нем было написано, да-да! А ну как она бы оставила все Мэри Джерард!

 – Ну не думаю, – возразила сестра Хопкинс. – Я лично против того, чтобы лишать свою родню денег.

 – Родня родне – рознь! – с видом оракула изрекла сестра О’Брайен.

 – Что вы хотите этим сказать? – Сестра Хопкинс мгновенно навострила уши.

 – Я не сплетница! И не желаю чернить имя покойной, – с достоинством проговорила сестра О’Брайен.

 – Верно, так оно будет лучше, – подумав, согласилась сестра Хопкинс. – Чем меньше разговоров, тем спокойнее, – добавила она, наполняя заварочный чайник.

 – Кстати, – сказала сестра О’Брайен, – вы тогда нашли трубочку с морфином, когда вернулись домой?

 Сестра Хопкинс нахмурилась.

 – Нет. Ума не приложу, куда она могла подеваться. Разве что я положила ее на край каминной доски. Я часто так делаю, когда запираю шкаф, и она могла скатиться и упасть в корзину для мусора, а корзину потом, когда я ушла, вытряхнули в мусорный ящик. – Она задумалась. – Вероятно, так все и было, ибо другого объяснения я придумать не могу.

 – Понятно, – сказала сестра О’Брайен. – Да, дорогая, больше трубочке было некуда деться. Ведь вы нигде не оставляли свой саквояж – только в холле в Хантербери, – значит, трубочка действительно угодила в мусорный ящик.

 – Вот-вот, – обрадовалась поддержке сестра Хопкинс. – Ведь по-другому и быть не могло, не так ли? – Она положила себе на тарелку песочное пирожное с розовой глазурью. – Конечно, не могла ведь я… – Она не договорила.

 Ее собеседница торопливо, может быть, даже слишком торопливо с ней согласилась и сказала:

 – На вашем месте я бы перестала беспокоиться из-за этого.

 – А я и не беспокоюсь… – ответила сестра Хопкинс.

2

 Выглядевшая в своем черном траурном платье очень юной и очень строгой, Элинор сидела в библиотеке за массивным письменным столом миссис Уэлман. Перед ней были разложены различные документы. Она только что закончила разговор с прислугой и с миссис Бишоп. Теперь, чуть помедлив у дверей, в комнату вошла Мэри Джерард.

 – Вы хотели меня видеть, мисс Элинор?

 Элинор подняла на нее глаза.

 – Да, Мэри. Проходи и садись.

 Мэри послушно уселась в указанное ей кресло. Оно было слегка развернуто в сторону окна, и свет падал на лицо девушки, подчеркивая ослепительную белизну кожи и бледное золото волос.

 Одной рукой Элинор слегка прикрывала свое лицо и могла тайком следить за выражением лица Мэри.

 «Я так ее ненавижу… разве мне удастся это скрыть?» – мелькнула предательская мысль.

 Однако ей удалось выдержать любезный и деловой тон:

 – Тетя относилась к тебе с большим участием, Мэри. Я думаю, ты и сама знаешь, что ее очень волновало твое будущее.

 – Миссис Уэлман всегда была очень добра ко мне, – тихо произнесла Мэри своим нежным голоском.

 Элинор холодно и бесстрастно продолжала:

 – Моя тетя, будь у нее время составить завещание, наверняка сделала бы несколько дарственных распоряжений. Я в этом абсолютно уверена. Поскольку она умерла не написав завещания, ответственность за выполнение ее воли ложится на меня. Я проконсультировалась с мистером Седдоном, и по его совету мы составили список сумм для выплаты слугам в соответствии с продолжительностью их службы и прочего. – Она помедлила. – Ты, конечно, не совсем из этой категории.

 Элинор почти надеялась, что эти слова заденут самолюбие Мэри, однако лицо девушки даже не дрогнуло. Мэри приняла эту колкость за чистую монету и ожидала, что Элинор скажет дальше.

 – Хотя тете очень трудно было говорить в последний вечер, но она все же сумела выразить свое желание, и я поняла его. Она, безусловно, хотела позаботиться о твоем будущем.

 – Это очень великодушно с ее стороны, – тихо сказала Мэри.

 Элинор резко продолжила:

 – Как только меня введут в права наследства, я переведу на твое имя две тысячи фунтов.

 – Две тысячи фунтов? – Щеки Мэри чуть порозовели. – О, мисс Элинор, вы так добры! И не знаю, как вас благодарить!

 – Я вовсе не такая добрая, – жестко оборвала ее Элинор, – и, пожалуйста, не надо меня благодарить.

 Мэри вспыхнула.

 – Вы просто не представляете, как это изменит мою жизнь, – почти прошептала она.

 – Я рада за тебя, – сказала Элинор. Отведя взгляд в сторону, она с легким усилием спросила: – У тебя есть уже определенные планы?

 – О да, – с жаром отозвалась Мэри. – Я хочу приобрести какую-нибудь профессию. Скорее всего, массажистки. По совету сестры Хопкинс.

 – Очень хорошая мысль, – одобрила Элинор. – Я постараюсь договориться с мистером Седдоном, чтобы часть денег ты смогла получить как можно быстрее – насколько это возможно.

 – Вы очень, очень добры, мисс Элинор, – сказала Мэри с благодарностью.

 – Я выполняю волю моей тети, – отрезала Элинор. – Ну, по-моему, у меня к тебе все.

 На этот раз явное желание Элинор поскорее ее выставить задело чувствительную душу Мэри. Она поднялась и, отчеканив вежливым голосом: «Большое спасибо, мисс Элинор», вышла из комнаты.

 Элинор не пошевельнулась, тупо глядя перед собой. По ее лицу невозможно было догадаться, какие мысли роятся у нее в голове. Она еще долго так сидела – в полном оцепенении…

3

 Наконец Элинор пошла искать Родди. Он был в гостиной – стоял и смотрел в окно. Когда она вошла, он резко обернулся.

 – Со слугами я, слава богу, разобралась! – сказала она. – Пятьсот фунтов миссис Бишоп – она ведь прослужила здесь столько лет. Сто фунтов повару и по пятьдесят – Милли и Олив. По пять фунтов всем остальным. Двадцать пять фунтов Стивенсу, главному садовнику. Правда, я пока ничего не сделала для старого Джерарда из сторожки. Это, конечно, ужасно. Может, назначить ему пенсию? – Она замолчала, потом несколько торопливо сказала: – Я выделила две тысячи фунтов Мэри Джерард. Как ты думаешь, я выполнила волю тети Лоры? Мне кажется, что сумма вполне приличная.

 – Вполне. Ты всегда поступаешь по справедливости, – сказал Родди, не глядя на нее.

 Он снова уставился в окно.

 Элинор на мгновение задержала дыхание, а затем, от волнения запинаясь и путаясь в словах, продолжила:

 – Знаешь… я хочу, чтобы – и это тоже будет справедливо – я… я считаю, ты должен получить свою часть наследства, Родди.

 Он резко повернулся к ней – на лице его были обида и гнев. Но она все-таки договорила:

 – Послушай, Родди. Я хочу, чтобы все было честно! Деньги, которые принадлежали твоему дяде и… и… которые он оставил своей жене… он ведь, естественно, считал, что они перейдут к тебе. И тетя Лора так считала. Мы с ней не раз говорили об этом. Если я получаю ее деньги, то ты должен унаследовать деньги, принадлежавшие ему. Это единственно правильное решение. Иначе ведь получается, что я ограбила тебя… и все из-за того, что тетя Лора не оставила завещания! Ты должен, ты обязан разумно к этому отнестись!

 Узкое подвижное лицо Родди сделалось смертельно бледным.

 – Боже мой, Элинор! – воскликнул он. – Неужели тебе хочется, чтобы я чувствовал себя последним подонком? И ты могла подумать, что я соглашусь взять у тебя эти деньги?

 – Но я ведь не дарю их тебе! Это всего лишь элементарная справедливость.

 – Мне не нужны твои деньги! – крикнул Родди.

 – Они не мои!

 – По закону они твои – в этом все дело! Ради бога, Элинор, давай без сантиментов. Я не возьму у тебя ни пенни. И нечего строить из себя благодетельницу!

 – Родди! – не выдержав, воскликнула Элинор.

 Тот резко тряхнул головой.

 – О, прости, дорогая. Я сам не знаю, что несу. Все так перепуталось… Я в полной растерянности…

 – Бедняжка Родди… – мягко проговорила Элинор.

 Он снова отвернулся и стал теребить пальцами кисточку шторы и уже совсем другим, нарочито равнодушным тоном спросил:

 – Тебе известно, что Мэри Джерард намерена делать дальше?

 – Собирается учиться на массажистку. Так она, по крайней мере, говорит.

 – Ясно.

 Наступило неловкое молчание. Элинор выпрямилась и решительно вскинула подбородок. Теперь ее голос звучал властно:

 – Родди, я хочу, чтобы ты внимательно меня выслушал.

 Он чуть удивленно посмотрел на нее.

 – Хорошо, Элинор.

 – Я хочу – если ты, конечно, согласишься, – чтобы ты послушался моего совета.

 – И что это за совет?

 – Ты ведь на работе не слишком занят? И можешь в любой момент получить отпуск, да?

 – Ну, конечно…

 – Тогда сделай вот что: поезжай куда-нибудь за границу, месяца на три. Один. Заведи новых друзей, посмотри новые места. Давай поговорим начистоту. Сейчас ты считаешь, что влюблен в Мэри Джерард. Возможно, это так и есть. Но в данный момент тебе бесполезно говорить с ней о своих чувствах – ты и сам прекрасно это понимаешь.

 Наша помолвка расторгнута, и… и ты поедешь за границу как человек свободный от обязательств… А месяца через три пусть этот свободный человек примет решение… К тому времени ты поймешь – любовь это или же просто увлечение. И если ты будешь совершенно уверен в своей любви, тогда… возвращайся и снова иди к Мэри и расскажи о своем чувстве. И на этот раз, очень может быть, она выслушает тебя.

 – Элинор, ты чудо! – Он подошел к ней и порывисто сжал ее руку. – Ты у меня такая мудрая! Такая самоотверженная! И ни капельки мелочности! Как ты великодушна! Я восхищен тобой – даже еще больше, чем раньше! Я так и сделаю: уеду, поменяю обстановку – и проверю, действительно ли моя любовь столь велика или же я просто внушил себе это… О, Элинор, моя дорогая, ты даже не представляешь, как я тебя люблю! Ты всегда была в тысячу раз благороднее, чем я. Благослови тебя господь за всю твою доброту.

 Он поцеловал ее в щеку и вышел из комнаты. И даже не обернулся… Возможно, и к лучшему, потому что он не увидел ее лица.

4

 Спустя несколько дней Мэри поведала сестре Хопкинс об открывшихся перед ней перспективах. Эта на редкость практичная женщина горячо ее поздравила:

 – Тебе улыбнулось счастье, Мэри. Возможно, старушка и хотела сделать для тебя что-нибудь хорошее, но добрые намерения, не оформленные официально, ничегошеньки не стоят. Ты запросто могла остаться на бобах.

 – Мисс Элинор сказала, что в тот вечер, незадолго до смерти, миссис Уэлман просила ее позаботиться обо мне.

 Сестра Хопкинс хмыкнула.

 – Может, и так. Но о таких просьбах предпочитают потом не вспоминать. Я имею в виду родственников. Я всякого навидалась в жизни, уж поверь. Сколько людей на моей памяти умирали в полной уверенности, что их дорогой сынок или дорогая дочка выполнят их последнюю волю. Куда там! В девяти случаях из десяти дорогой сынок или дорогая дочка находили вполне веские основания, чтобы не уважить желание покойного. Такова уж человеческая натура: никому неохота делиться своими денежками, если закон не заставляет. Так что, девочка моя, тебе здорово повезло. Мисс Карлайл почестнее многих других.

 – И все же она меня не любит, я это чувствую, – тихо сказала Мэри.

 – И у нее есть на это причины, – резанула сестра Хопкинс. – Да-да. Не прикидывайся невинной овечкой, Мэри! Мистер Родерик давно на тебя глаз положил.

 Мэри покраснела.

 Сестра Хопкинс продолжила:

 – По-моему, он здорово втюрился. С первого взгляда. А тебе он как, тебе он тоже приглянулся?

 – Я… я не знаю, – запинаясь, пролепетала Мэри. – Мне в общем все равно. Но он, конечно, очень симпатичный.

 – Гм. Не в моем вкусе. Видать, очень уж привередливый, такой замучает своими капризами, да и нервный, видать, очень. Такие и в еде чересчур разборчивы. Нормальные мужчины вообще большая редкость. Так что ты не слишком торопись, моя дорогая. С твоей внешностью ты можешь себе выбрать и получше. Сестра О’Брайен на днях говорила, что тебе следовало бы попробоваться в кино. Там любят снимать блондинок, так все говорят…

 – Сестрица, как вы думаете, – тут легкая морщинка пересекла лоб Мэри, – что я должна сделать для отца? Он считает, что я должна отдать ему часть этих денег.

 – Ни в коем случае! – рассердилась сестра Хопкинс. – Миссис Уэлман вполне определенно имела в виду тебя, только тебя. По-моему, твоего папашу давным-давно выгнали бы с работы, если бы не ты. Подобного лентяя свет еще не видывал!

 – Странно, что она, имея такое большое состояние, так и не сделала завещания. Тогда бы каждый знал, сколько кому причитается.

 Сестра Хопкинс покачала головой.

 – Так уж устроены люди. Завещание всегда откладывают на потом. Странно, да?

 – И, по-моему, довольно глупо, – сказала Мэри.

 В глазах сестры Хопкинс зажглись веселые искорки.

 – Ну а ты-то сама уже написала завещание, Мэри?

 Мэри удивленно на нее уставилась:

 – Я? Нет…

 – А ведь ты уже совершеннолетняя, тебе исполнился двадцать один год.

 – Но мне… Мне нечего завещать… хотя сейчас вроде бы и есть.

 – Вот именно. И довольно кругленькая сумма, – с легкой ехидцей заметила сестра Хопкинс.

 – Ну да, но куда спешить… – сразу начала оправдываться Мэри.

 – Вот видишь? И ты не лучше всех остальных, – назидательно изрекла сестра Хопкинс. – То, что ты молода и здорова, отнюдь не избавляет тебя от непредвиденной случайности – любой из нас может попасть под какой-нибудь шарабан или под машину.

 Мэри рассмеялась.

 – Я даже не представляю, как пишутся завещания.

 – Да проще простого. Бланк можно взять на почте. Пойдем прямо сейчас и возьмем.

 Вернувшись в коттедж сестры Хопкинс, они развернули бланк и приступили к обсуждению предстоящей процедуры. Сестра Хопкинс наслаждалась значимостью момента. Составление завещания, с ее точки зрения, было важнейшим в жизни человека событием. Важнее этого могла быть разве что сама смерть.

 – А кто получит деньги, если я не напишу завещания? – поинтересовалась Мэри.

 – Я полагаю, твой отец.

 – Он их не получит, – решительно сказала Мэри. – Лучше я уж завещаю их своей тете, живущей в Новой Зеландии.

 Сестра Хопкинс с готовностью подхватила:

 – Вот и умница. Совсем незачем оставлять их твоему отцу – все равно он долго не протянет, точно тебе говорю.

 Такие предсказания Мэри слышала от сестры Хопкинс довольно часто и поэтому восприняла ее пророчество очень спокойно.

 – Не могу вспомнить тетин адрес. Мы давно от нее ничего не получали.

 – По-моему, это не имеет значения. Ты ведь знаешь ее имя?

 – Мэри. Мэри Райли.

 – Вот и хорошо. Напиши, что ты оставляешь все Мэри Райли, сестре покойной Элизы Джерард из Хантербери, Мейденсфорд.

 Мэри склонилась над бланком. Как только она поставила точку, какая-то тень вдруг заслонила от нее свет солнца… Девушку вдруг охватила дрожь. Она подняла глаза и увидела Элинор Карлайл, которая снаружи заглядывала в окно.

 – Чем это ты так старательно занимаешься? – спросила она.

 – Пишет завещание, вот чем, – усмехнувшись, объяснила сестра Хопкинс.

 – Пишет завещание? – Элинор вдруг засмеялась странным, почти истерическим смехом. – Так ты пишешь завещание, Мэри? Но это просто смешно. Да, да, очень смешно!..

 Продолжая хохотать, она повернулась и быстро пошла по улице.

 Глаза сестры стали круглыми от изумления:

 – Видала, а? Интересно, что это на нее нашло?

5

 Элинор не успела пройти и полдюжины шагов, как чья-то рука опустилась сзади на ее плечо. Она резко остановилась и обернулась.

 Нахмурив брови, прямо в лицо ей смотрел доктор Лорд.

 – Над чем это вы смеялись? – властно спросил он.

 – Сама не знаю.

 – Могли бы изобрести что-нибудь поумнее! – заметил Питер Лорд.

 Элинор покраснела.

 – Наверное, это нервы… или сказывается переутомление. Я заглянула в коттедж районной сестры, а там, там… Мэри Джерард писала завещание. Это очень меня рассмешило. Сама не знаю почему!

 – Так-таки не знаете? – с нажимом спросил доктор.

 – Глупо, конечно, но я же вам сказала: нервы. Поэтому и такая реакция.

 – Я выпишу вам что-нибудь тонизирующее.

 – Вот-вот, оно мне будет очень кстати! – съязвила Элинор.

 Он обезоруживающе усмехнулся:

 – Совершенно некстати, согласен. Но что еще прикажете делать, если человек не желает говорить, что с ним происходит!

 – Со мной ничего не происходит, – ответила Элинор.

 – Еще как происходит, – со спокойной уверенностью возразил доктор Лорд.

 – Ну да, я действительно несколько возбуждена. Ведь столько пришлось пережить…

 – О да, более чем достаточно. Но я, собственно, хотел поговорить не об этом. – Он помолчал. – Вы здесь еще побудете?

 – Я уезжаю завтра.

 – А вы не хотели бы сюда переехать? Насовсем?

 Она покачала головой.

 – Нет. Никогда. Я думаю… думаю… я продам имение, если за него предложат хорошую цену.

 – Понимаю… – как-то уж слишком равнодушно отозвался доктор Лорд.

 – Мне пора домой. – Элинор решительно протянула Питеру Лорду руку. Тот задержал ее в своей.

 – Мисс Карлайл, пожалуйста, скажите мне, о чем вы думали, когда только что смеялись? – В его голосе была тревога.

 Она быстро отдернула свою руку.

 – А о чем я должна была думать?

 – Это как раз то, что я хотел бы знать!

 Его лицо помрачнело, и сейчас он выглядел довольно несчастным.

 – Просто мне это показалось смешным, вот и все, – раздраженно сказала Элинор.

 – Что Мэри Джерард пишет завещание? Почему? Очень разумный с ее стороны шаг. Такая предусмотрительность избавляет от многих неприятностей… Впрочем, иногда и, наоборот, приводит к ним!

 – Разумеется, каждый должен сделать завещание. – Элинор уже теряла терпение. – Я не это имела в виду.

 – Миссис Уэлман, безусловно, следовало бы его составить, – заметил доктор Лорд.

 – Да, конечно, – согласилась Элинор, и щеки ее вдруг порозовели.

 – А вы? – внезапно спросил доктор Лорд.

 – Я?

 – Ну да. Вы ведь только что сказали, что каждый должен сделать завещание. Вы написали завещание?

 Элинор пристально на него посмотрела – и расхохоталась.

 – Поразительно! Нет, я не написала. Я не думала об этом! Совсем как тетя Лора. Знаете что, доктор Лорд, я сейчас же напишу мистеру Седдону.

 – Весьма разумно, – похвалил Питер Лорд.

6

 Пройдя в библиотеку, Элинор быстро написала:

 «Дорогой мистер Седдон!

 Прошу вас составить для меня текст завещания. Он очень простой. Все свое состояние я хочу оставить Родерику Уэлману.

 Искренне ваша

 Элинор Карлайл».

 Она взглянула на часы. Почту должны отправлять через несколько минут.

 Элинор выдвинула ящик письменного стола, потом вспомнила, что утром использовала последнюю марку.

 В спальне у нее вроде бы лежало еще несколько штук. Она поднялась по лестнице, а когда вернулась в библиотеку, держа в руке марку, увидела, что у окна стоит Родди.

 – Значит, завтра уезжаем. Добрый старый Хантербери. Здесь у нас было столько славных дней, – вздохнул Родди.

 – Ты против его продажи?

 – Нет-нет! Что ты! Это самое разумное решение.

 Наступило неловкое молчание. Элинор взяла письмо и, еще раз его просмотрев, вложила в конверт, запечатала и наклеила марку.

Глава 6

 Письмо сестры О’Брайен сестре Хопкинс от четырнадцатого июля:

 «Лейборо-Корт

 Дорогая Хопкинс!

 Вот уже несколько дней собираюсь вам написать. Дом здесь симпатичный и картины, по-моему, известных мастеров. И тем не менее здесь не так уютно, как в Хантербери. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. В этой глуши трудно найти служанок, и девушки, которые здесь работают, плохо обучены, к тому же некоторые из них очень нерасторопны. И хотя я совсем не привередлива, полагаю, что еда, которую они приносят мне на подносе, по крайней мере, должна быть горячей; чайник вскипятить негде, а они заваривают чай не совсем крутым кипятком! В общем, тут не так уж плохо, но и не ахти как хорошо. Мой пациент – спокойный симпатичный джентльмен, у него двустороннее воспаление легких, но кризис уже миновал, и доктор говорит, что дело пошло на поправку.

 То, что я вам расскажу, наверняка вас очень заинтересует: это удивительное совпадение, в которое даже трудно поверить. В гостиной, на рояле, стоит фотография в солидной серебряной рамке, и представьте, точь-в-точь такая же – помните, я вам рассказывала, – как та, которую просила меня подать старая миссис Уэлман, с подписью „Льюис“, помните? Ну, я, конечно же, была заинтригована: кто бы это мог быть? Ну и спросила дворецкого, кто это такой, а он сразу же ответил, что это брат леди Рэттери, сэр Льюис Райкрофт. Он, кажется, жил неподалеку отсюда и был убит на войне. Очень печально, верно? Я мимоходом спросила, был ли он женат, и дворецкий ответил – да, но леди Райкрофт, бедняжка, вскоре после свадьбы попала в лечебницу для душевнобольных. Она еще жива, сказал он. Не правда ли, интересная история? И как видите, мы с вами были совершенно не правы в наших домыслах. Они, должно быть, очень любили друг друга, он и миссис У., но не могли пожениться, потому что его жена была в клинике. Ну просто как в кино, правда? А она помнила о нем все эти годы и даже перед смертью захотела взглянуть на его фотографию. По словам дворецкого, его убили в 1917 году. По-моему, на редкость романтическая история.

 Смотрели вы новый фильм с Мирной Лой^[15]? На этой неделе он шел в Мейденсфорде. А здесь поблизости ни одного кинотеатра! Как это ужасно – прозябать в деревенской глуши. Ничего удивительного, что им здесь так трудно найти приличных служанок!

 Ну, пока до свидания, дорогая. Пишите – я хочу знать все-все новости.

 Искренне вашаЭйлин О’Брайен».

 Письмо сестры Хопкинс сестре О’Брайен от четырнадцатого июля:

 «Роуз-коттедж

 Дорогая О’Брайен!

 Дела здесь идут ни шатко ни валко. Какие у нас новости? Хантербери опустел – все слуги уволены, а на воротах прибита доска с надписью: „Продается“. Я видела на днях миссис Бишоп, она сейчас у своей сестры, которая живет примерно в миле отсюда. Сами понимаете, она очень удручена тем, что усадьба продается. Кажется, она была уверена, что мисс Карлайл и мистер Уэлман поженятся и будут жить здесь. Миссис Б. говорит, что помолвка расторгнута! Мисс Карлайл уехала в Лондон вскоре после вас. Несколько раз я замечала некоторые странности в ее поведении. Я просто не знала, что и думать! Мэри Джерард отправилась в Лондон – учится там на массажистку. По-моему, очень правильный шаг. Мисс Карлайл собирается выделить ей две тысячи фунтов, и я считаю, с ее стороны это большая щедрость, не многие поступили бы столь благородно. Кстати, иногда совершенно случайно можно узнать много интересного. Это просто удивительно. Помните, вы мне рассказывали о фотографии, подписанной „Льюис“, которую вам показывала миссис Уэлман? На днях мы болтали с миссис Слаттери (она служила экономкой у старого доктора Рэнсома, который практиковал здесь до доктора Лорда), и, поскольку она прожила здесь всю жизнь, ей много чего известно о местной знати. Я как бы между прочим завела речь об именах и заметила, что имя Льюис встречается довольно редко, а она тут же назвала несколько людей с таким именем, и в том числе сэра Льюиса Райкрофта из Форбс-парка! Он служил в семнадцатом уланском полку и был убит в конце войны. Тогда я возьми да и скажи: „Он был большим другом миссис Уэлман из Хантербери, так ведь?“ А она на меня так посмотрела… и говорит: да, они были очень близкими друзьями, и некоторые считают – больше чем друзьями, но она, дескать, не любит сплетничать. А потом с этаким невинным видом спросила: „А почему бы им не быть друзьями?“ Тогда я стала дальше выведывать: верно ли, говорю, что миссис Уэлман была в то время вдовой, и она отвечает: „О да, уже была вдовой“. Итак, дорогая, я сразу поняла, что она кое-что знает, ну и спрашиваю: почему, мол, они не поженились, а она сразу в ответ: „Они не могли пожениться. Его жена была в клинике для душевнобольных“. Вот видите, теперь мы знаем, в чем там было дело! Любопытные вещи происходят в мире, правда? Это нынче развестись ничего не стоит! А совсем недавно даже безумие не считалось достаточным основанием для развода. Теперь стыдно и вспоминать.

 Помните симпатичного парня Тэда Бигланда, который ухлестывал за Мэри Джерард? Он заходил ко мне и просил сообщить лондонский адрес Мэри, но я не дала. По-моему, Мэри заслуживает кого-нибудь получше. Не знаю, заметили ли вы или нет, дорогая коллега, но мистер Р.У. втюрился в нее по уши. Очень жаль, потому что из-за этого все и пошло наперекосяк. Помяните мое слово: не иначе как из-за Мэри расстроилась его помолвка с мисс Карлайл. И, если хотите знать мое мнение, это здорово ее подкосило. Не знаю, что мисс Карлайл в нем нашла, он совсем не в моем вкусе. Но, как стало мне известно из надежных источников, она безумно влюблена в него. Да, вот ведь как все перепуталось!

 А теперь еще и денежки все она одна заполучила. Он-то наверняка был уверен, что тетушка и ему оставит кругленькую сумму.

 Старый Джерард из сторожки здорово сдал в последнее время – несколько раз даже падал в обморок. Но по-прежнему груб и сварлив. А на днях он взял и заявил мне, что Мэри не его дочь. „На вашем месте, – ответила я ему, – я бы постыдилась говорить такие вещи о своей жене“. А он взглянул на меня и говорит: „А чего еще ждать от такой дуры. Много вы понимаете“. Вежливо, нечего сказать. Ну, тут уж я его отбрила, чтобы не забывался. Его жена, до того как вышла замуж, служила, по-моему, горничной у миссис Уэлман.

 На прошлой неделе я смотрела „Добрую землю“^[16]. Это прекрасно! Женщины в Китае, кажется, способны вынести любые муки!

 Всегда вашаДжесси Хопкинс».

 Открытка от сестры Хопкинс сестре О’Брайен:

 «Прямо чудеса – я ведь тоже вам про того человека написала! Ужасная стоит погода, не правда ли?»

 Открытка от сестры О’Брайен сестре Хопкинс:

 «Получила ваше письмо сегодня утром. Вот так совпадение!»

 Письмо от Родерика Уэлмана Элинор Карлайл от пятнадцатого июля:

 «Дорогая Элинор!

 Только что получил твое письмо. Я действительно не сожалею по поводу продажи Хантербери. Приятно, что ты советуешься со мной. Полагаю, что это самое мудрое решение, раз уж ты не захотела там жить. Впрочем, с его продажей могут возникнуть известные трудности. По нынешним меркам оно великовато, хотя, конечно, вполне соответствует современным стандартам: удобные помещения для слуг, газ, электричество, ну и все прочее. Как бы то ни было, надеюсь, что тебе повезет!

 Жара здесь ужасающая. Почти не вылезаю из моря. Есть довольно забавные экземпляры, но я почти ни с кем не общаюсь. Ты как-то мне сказала, что я нелегко схожусь с людьми. Боюсь, ты права. Большинство представителей рода человеческого кажутся мне омерзительными. Вероятно, они отвечают мне взаимностью. Я давно считал тебя одной из наиболее достойных в этом мире. Через неделю-другую собираюсь побродить по побережью Далмации. Мой адрес: Томас Кук (указать, что для меня), Дубровник, там я буду начиная с двадцать второго числа. Если потребуется моя помощь, дай знать.

 С восхищением и благодарностьютвой Родди».

 Письмо от мистера Седдона (Седдон, Блэтеруик и Седдон) мисс Элинор Карлайл от двадцатого июля:

 «Блумсбери-сквер, 104

 Дорогая мисс Карлайл!

 Я убежден, что вам следует согласиться на предлагаемые майором Сомервелом 12 500 (двенадцать тысяч пятьсот) фунтов за Хантербери. Крупную недвижимость в настоящее время продать чрезвычайно трудно, и эта цена вполне приличная. Но он ставит условие, чтобы его права на владение были оформлены безотлагательно. Поскольку мне известно, что майор Сомервел интересовался также и другими усадьбами в округе, я советую немедленно принять его предложение.

 К тому же майор Сомервел согласен в течение трех месяцев пользоваться той мебелью, которая имеется в поместье, – пока не будут завершены все юридические формальности с продажей.

 Что же касается привратника Джерарда и его пенсионного содержания, то я слышал от доктора Лорда, что он серьезно болен и жить ему осталось недолго.

 Завещание еще не утверждено, но я в соответствии с вашим распоряжением передал Мэри Джерард сто фунтов.

 Искренне вашЭдмунд Седдон».

 Письмо от доктора Лорда мисс Элинор Карлайл от двадцать четвертого июля:

 «Дорогая мисс Карлайл!

 Старый Джерард сегодня скончался. Не могу ли я быть чем-нибудь вам полезным? Слышал, что вы продали дом нашему новому члену парламента майору Сомервелу.

 Искренне вашПитер Лорд».

 Письмо от Элинор Карлайл Мэри Джерард от двадцать пятого июля:

 «Дорогая Мэри!

 Очень опечалена вестью о смерти твоего отца.

 Я продаю Хантербери майору Сомервелу. Он хочет перебраться туда как можно скорее, поэтому я собираюсь приехать, чтобы разобраться в бумагах тети и привести все в порядок. Не могла бы ты побыстрее забрать вещи отца из сторожки? Надеюсь, у тебя все хорошо и учеба на курсах не слишком утомительна.

 Искренне твояЭлинор Карлайл».

 Письмо от Мэри Джерард сестре Хопкинс от двадцать пятого июля:

 «Дорогая сестра Хопкинс!

 Очень признательна, что Вы написали мне об отце. Рада, что он не страдал. Мисс Элинор пишет мне, что дом продан, и просит как можно скорее освободить сторожку. Не могли бы Вы приютить меня? Я приеду завтра на похороны. Если Вы согласны, можете не отвечать.

 Преданная Вам

Мэри Джерард».

Глава 7

1

 Утром в четверг, двадцать седьмого июля, Элинор Карлайл вышла из дверей гостиницы «Королевский герб» и в раздумье остановилась на пороге, поглядывая то влево, то вправо.

 Внезапно она с радостным возгласом бросилась на другую сторону главной улицы Мейденсфорда.

 Эта величественная фигура, с достоинством проплывающая по городу подобно древнему галеону^[17] под надутыми парусами… Нет, ошибиться было невозможно!

 – Миссис Бишоп!

 – Кого я вижу! Мисс Элинор! Вот так сюрприз! Вы, оказывается, в наших краях! Знай я, что вы приедете в Хантербери, я бы немедленно туда примчалась! Кто же вам прислуживает? Привезли кого-нибудь с собой из Лондона?

 Элинор покачала головой.

 – Я остановилась не в усадьбе, а в «Королевском гербе».

 Миссис Бишоп бросила взгляд на другую сторону улицы и скептически хмыкнула.

 – Говорят, там жить можно, – проговорила она. – Чисто. И кухня вроде бы неплохая, но это совсем не то, к чему вы привыкли, мисс Элинор.

 Элинор улыбнулась:

 – Там достаточно удобно. Ведь я всего на пару дней. Мне нужно разобрать вещи в доме. Личные вещи тети. И еще я хочу забрать с собою в Лондон кое-что из мебели.

 – Значит, вы действительно продали дом?

 – Да. Майору Сомервелу. Нашему новому члену парламента. Сэр Джордж Керр, как вам известно, умер, и состоялись дополнительные выборы.

 – Избрали единогласно, – с важностью заметила миссис Бишоп. – Мы никого, кроме консерваторов, от Мейденсфорда не выбирали.

 – Я рада, что дом попал в руки человека, который собирается там жить. Было бы жаль, если бы его перестроили или превратили в отель.

 Миссис Бишоп закрыла глаза и содрогнулась от ужаса: для ее аристократической натуры сама мысль о подобном варварстве была непереносима.

 – Да, это было бы чудовищно. Откровенно говоря, очень печально и то, что дом переходит в чужие руки.

 – Но вы сами понимаете, – сказала Элинор, – что он слишком велик для меня одной.

 Миссис Бишоп снова хмыкнула, и Элинор поспешила продолжить:

 – Все собиралась вас спросить: не хотите ли взять себе на память что-нибудь из мебели? Я была бы рада сделать вам приятное.

 Миссис Бишоп просияла и милостиво произнесла:

 – Вы так добры, мисс Элинор, так великодушны. И если не сочтете некоторой смелостью с моей стороны…

 Она замолчала, и Элинор подбодрила ее:

 – Да, да, я вас слушаю.

 – Я всегда любовалась секретером в гостиной… Прелестная вещь.

 Элинор помнила его: довольно безвкусный, сплошь в ярких инкрустациях.

 – Конечно, берите. Что-нибудь еще, миссис Бишоп?

 – Что вы, мисс Элинор! Вы и так чрезвычайно щедры!

 – Там еще есть несколько стульев в том же стиле, что и секретер, – заметила Элинор. – Не хотите ли взять и их?

 Миссис Бишоп рассыпалась в благодарностях, соизволив принять и стулья.

 – Я сейчас гощу у своей сестры. Может, вам требуется помощь, мисс Элинор? Если хотите, я могла бы пойти с вами.

 Элинор решительно воспротивилась.

 – Уверяю вас, мне бы это не составило труда, – не отставала миссис Бишоп. – Я с удовольствием бы помогла. Ведь вам будет так грустно перебирать вещи дорогой миссис Уэлман.

 – Благодарю вас, миссис Бишоп, но я предпочла бы заняться этим одна. Такого рода дела лучше делать… одной.

 – Как вам будет угодно, – холодно сказала бывшая экономка. Потом продолжила: – Дочь Джерарда сейчас здесь. Похороны были вчера. Она живет у сестры Хопкинс. Я слышала, сегодня утром они собирались пойти в сторожку.

 – Да, я просила Мэри приехать, – кивнула Элинор. – Майор Сомервел хотел бы как можно скорее перебраться сюда.

 – Понятно.

 – Ну, мне пора, – сказала Элинор. – Рада была повидать вас, миссис Бишоп. Значит, секретер и стулья.

 Она пожала ей руку и пошла в сторону булочной. Купив хлеба, она заглянула в молочную лавку, где купила полфунта масла и немного молока. Затем зашла к бакалейщику.

 – Я хотела бы паштета для сандвичей.

 – К вашим услугам, мисс Карлайл. – Локтем оттолкнув приказчика, к ней поспешил сам хозяин, мистер Эббот. – Какой вам угодно? Паштет из лосося с креветками? Или из индейки с языком? Из лосося с сардинами? Или из окорока с языком?

 Одну за другой он выставлял на прилавки банки с паштетом.

 – Хотя названия у них разные, на вкус, по-моему, они все одинаковы, – с легкой улыбкой заметила Элинор.

 Мистер Эббот спорить не стал:

 – Возможно, вы и правы. Отчасти. Но главное, что они очень вкусные, да-да, отменные.

 – Некоторые побаиваются рыбных паштетов, – сказала Элинор. – Ведь бывали случаи отравления, да? Видимо, иногда готовят из несвежей рыбы.

 Мистер Эббот изобразил на лице ужас:

 – Уверяю вас, это высший сорт… Мы никогда не получали ни единой жалобы.

 – Ну, тогда я, пожалуй, возьму одну баночку лосося с креветками и одну лосося с анчоусами. Благодарю вас.

2

 Элинор Карлайл вступила на землю своих бывших владений через заднюю калитку.

 Был жаркий, ясный летний день. Благоухал душистый горошек. Она прошла мимо разноцветной гряды и увидела младшего садовника Хорлика, который оставался здесь, чтобы содержать в приличном виде сад.

 – Доброе утро, мисс, – с почтением приветствовал он Элинор. – Я получил ваше письмо. Боковая дверь открыта, мисс. Я открыл ставни и большую часть окон.

 – Благодарю вас, Хорлик.

 Она хотела пойти дальше, но молодой человек, судорожно дернув кадыком, застенчиво пробормотал:

 – Извините, мисс…

 – Да, – повернулась к нему Элинор.

 – Правда, что дом продан? Я имею в виду, соглашение уже подписано?

 – Да.

 – Хотел бы вас попросить, – робко заговорил Хорлик, – не могли бы вы замолвить за меня словечко майору Сомервелу… Ему ведь нужны будут садовники. Может, он решит, что я слишком молод для должности главного садовника, но я четыре года работал под началом мистера Стивенса и много чему научился. Ну и когда один тут остался, тоже все здесь поддерживал в полном порядке, даже без помощников.

 – Конечно, Хорлик, я сделаю для вас все, что смогу, – заверила его Элинор. – Я и сама собиралась порекомендовать вас майору Сомервелу и сказать ему, какой вы замечательный садовник.

 Лицо Хорлика стало пунцовым.

 – Спасибо, мисс. Вы очень добры. Вы понимаете, столько сразу всего на нас обрушилось, ну… смерть миссис Уэлман, и потом эта быстрая продажа усадьбы… а я… я собираюсь осенью жениться, ну и хочется быть уверенным…

 Он замолчал.

 – Надеюсь, майор Сомервел вас возьмет. Можете на меня рассчитывать – я сделаю все, что смогу, – снова пообещала Элинор.

 – Благодарю вас, мисс. Вообще-то мы все надеялись, что усадьба останется у вашей семьи. Благодарю вас, мисс.

 Элинор пошла дальше.

 Внезапно, как поток, прорвавший дамбу, ее захлестнула волна ярости, дикого негодования.

 «Мы все надеялись, что усадьба останется у вашей семьи…»

 Они с Родди могли здесь жить! Она и Родди! Родди, наверное, хотел этого. Да и она сама – тоже. Они ведь так всегда любили Хантербери. Милый Хантербери… Задолго до того, как ее родители умерли… на чужбине… в Индии… она приезжала сюда на каникулы. Она играла в лесу, гуляла у ручья, собирала целые охапки душистого горошка, лакомилась огромными зелеными ягодами крыжовника и темно-красной сочной малиной. А позже созревали яблоки… Здесь столько укромных местечек, где можно было свернуться калачиком и часами читать какую-нибудь книжку.

 Она любила Хантербери. Где-то в глубине ее сознания всегда таилась уверенность, что когда-нибудь она будет здесь жить постоянно. Тетя Лора все время поддерживала эту уверенность. Отдельными словами и фразами.

 «Когда-нибудь, Элинор, тебе, возможно, захочется спилить эти тисовые деревья. Они немного мрачноваты, ты не находишь?»

 Или:

 «Здесь можно было бы устроить водоем. Когда-нибудь ты это сделаешь!»

 А Родди? Родди тоже видел в Хантербери свой будущий дом. Может, эта подспудная мысль и лежала в основе его чувства к ней, к Элинор. Именно: ему была удобна эта любовь. Она давала возможность и ей и ему жить в Хантербери. Как все удачно складывалось.

 Они жили бы здесь вместе. И сейчас они тоже были бы здесь вместе – и совсем не для того, чтобы готовить поместье к продаже, а для того, чтобы устроить по своему вкусу дом и сад. Бродили бы тут рука об руку, наслаждаясь теперь уже своей собственностью, счастливые – да, счастливые оттого, что они вместе… Если бы не роковая случайная встреча с этой девушкой – прекрасной, как дикая роза…

 Что знал Родди о Мэри Джерард? Ничего – меньше чем ничего! Как он мог полюбить Мэри… реальную Мэри, а не тот образ, который он себе выдумал? Возможно, у нее действительно много привлекательных качеств, но что Родди мог о них знать? Все это старо как мир – злая шутка природы, непредсказуемое влечение.

 Недаром ведь и сам Родди назвал это «наваждением»?

 Кто знает, может, он даже хотел бы избавиться от этого наваждения…

 Если бы Мэри, например, умерла, то, возможно, какое-то время спустя он сказал бы: «Это даже к лучшему. Теперь я это понимаю. У нас ведь не было ничего общего…»

 И добавил бы, возможно с мягкой грустью:

 «Она была прелестным созданием…»

 Пусть бы она навсегда и оставалась для него просто… ну да… восхитительным воспоминанием… воплощением вечно юной красоты и счастья.

 Если бы с Мэри Джерард что-нибудь случилось, Родди снова вернулся бы к ней… Элинор была совершенно уверена в этом!

 Если бы с Мэри Джерард что-нибудь случилось…

 Элинор повернула ручку боковой двери. Из солнечного теплого дня она шагнула в прохладный сумрак дома. Ее охватила дрожь.

 Этот холод и мрак были так зловещи… Будто здесь ее поджидало нечто ужасное…

 Она прошла через холл и толкнула обитую сукном дверь буфетной.

 Повеяло запахом плесени. Она широко распахнула окно. Выложив свои покупки – масло, батон, небольшую бутылку молока, – Элинор вдруг подумала: «Вот бестолковая! Я же забыла купить кофе!»

 Она заглянула в банки, стоявшие на полке. В одной из них оказалось немного чая, но кофе не было.

 «А, да ладно, – подумала она, – какая разница».

 Она распаковала баночки с рыбным паштетом и долго их разглядывала. Потом, выйдя из буфетной, поднялась по лестнице и направилась прямо в комнату миссис Уэлман. Она начала с массивного комода: вытаскивала вещи из выдвинутых ящиков и складывала их в отдельные кучки…

3

 В сторожке Мэри Джерард беспомощно огляделась.

 Она и забыла уже, как здесь тесно и убого.

 На нее нахлынули воспоминания. Мама, склонившаяся с иголкой над платьицем для куклы. Злое лицо отца, вечно чем-то недовольного. Не любил он ее. Нет, не любил.

 Она внезапно обернулась к сестре Хопкинс:

 – Отец перед смертью ничего не просил мне передать?

 – Нет, дорогая, ничего, – бодрым и веселым голосом отозвалась та. – Он ведь умер, не приходя в сознание.

 – Я должна была приехать сюда и ухаживать за ним, – тихо проговорила Мэри. – Ведь все-таки он был моим отцом.

 После некоторого замешательства сестра Хопкинс сказала:

 – Послушай-ка меня, Мэри: отцом не отцом – не в этом дело. В наши дни дети не слишком-то заботятся о своих родителях. Да и многие родители тоже не очень-то пекутся о своих чадах. Мисс Ламбер из средней школы считает, что так и должно быть. По ее мнению, отношения в семье настолько далеки от совершенства, что дети должны воспитываться государством. По мне, так это глупость: плодить сирот при живых-то родителях. Так о чем я говорила-то? Ах да! Нечего тебе себя изводить. Было – и прошло. Теперь нужно жить дальше. Пусть даже наша жизнь совсем не сахар.

 – Наверное, вы правы… Но… но, может быть, я сама виновата в том, что у нас с отцом были неважные отношения.

 – Чушь! – решительно возразила сестра Хопкинс. Это коротенькое слово прозвучало, как взрыв бомбы. Мэри почему-то сразу успокоилась. А сестра Хопкинс перевела разговор на более конкретные проблемы: – Что ты собираешься делать с мебелью? Сохранишь? Или продашь?

 – Даже не знаю. А вы как считаете?

 Окинув обстановку наметанным глазом, сестра Хопкинс сказала:

 – Некоторые вещи вполне добротные и хорошие. Ты можешь отдать их на хранение и когда-нибудь обставить свою квартирку в Лондоне. Старье выброси. Стулья еще крепкие. И стол тоже неплох. И эта милая конторка – такие, правда, сейчас не в моде, но она из красного дерева, а, говорят, викторианский стиль^[19] скоро снова будет в чести. На твоем месте я бы избавилась от гардероба. Слишком уж он громоздкий. Занимает половину спальни.

 Они составили список вещей, какие следовало оставить, а какие продать.

 – Поверенный, мистер Седдон, был ко мне очень добр, – сказала Мэри. – Он дал мне в качестве аванса немного денег. Так что я смогла частично оплатить свои занятия и кое-что купить. Он сказал, что через месяц-другой я смогу получить всю сумму.

 – А как тебе твоя работа? – поинтересовалась сестра Хопкинс.

 – Думаю, со временем она очень мне понравится. Поначалу было тяжеловато. Так уставала, что едва хватало сил добраться до дому.

 – Я тоже уставала до смерти, когда проходила практику в больнице Святого Луки, – хмуро проговорила сестра Хопкинс, – думала, и трех лет не выдержу. Однако ничего – выдержала…

 Они разбирали вещи старика. Дошла очередь до металлической шкатулки, полной бумаг.

 – По-моему, мы должны их просмотреть, – решила Мэри.

 Они сели за стол друг против друга.

 – Ну ты подумай, какой хлам хранят люди! – проворчала сестра Хопкинс. – Газетные вырезки! Старые письма, какие-то ненужные квитанции!

 Разворачивая очередной документ, Мэри сказала:

 – А вот свидетельство о браке отца с матерью. Из церкви Сент-Олбанс, тысяча девятьсот девятнадцатый год.

 – Брачная запись, это более старое название. Многие в деревне и по сей день говорят именно так, – заметила сестра Хопкинс.

 – Но, сестра… – сдавленным голосом проговорила Мэри.

 Собеседница резко вскинула на нее взгляд. И увидела в глазах девушки отчаяние.

 – В чем дело? – быстро спросила она.

 – Вы не видите? Сейчас тысяча девятьсот тридцать девятый год. Мне двадцать один год. В тысяча девятьсот девятнадцатом мне уже исполнился один год. А это означает… означает, что мой отец и мать поженились только… только… потом, – с дрожью в голосе проговорила Мэри.

 – Ну, даже если и так, что с того? Стоит ли в наше время из-за этого переживать! – грубовато утешила ее сестра Хопкинс.

 – Но, сестрица, как же это…

 – Многие парочки отправляются в церковь, когда им уже некуда деваться, – авторитетно заявила сестра Хопкинс. – Главное – обвенчаться. А когда – какое это имеет значение?

 – Может, поэтому отец никогда меня не любил? Как вы думаете? – тихо спросила Мэри. – Потому что мать вынудила его жениться на ней?

 Сестра Хопкинс прикусила губу, явно не решаясь что-то сказать. Потом все-таки решилась:

 – Мне кажется, было не совсем так. – Она сделала паузу. – Ну да ладно… если тебя это очень беспокоит, то лучше, наверное, тебе знать правду: ты вовсе не дочь Джерарда.

 – Значит, вот почему!

 – Возможно.

 На щеках Мэри вспыхнули красные пятна.

 – Понимаю, что это дурно с моей стороны, но я рада! Мне всегда было как-то не по себе оттого, что я не любила отца… А раз он не был моим отцом, тогда это вполне нормально! Но как вы узнали?

 – Джерард до того, как впал в беспамятство, не раз заговаривал об этом, – сказала сестра Хопкинс. – Я довольно резко его обрывала, но он все не унимался. Естественно, я не стала бы рассказывать тебе об этом, не подвернись эта бумажка.

 – Интересно, кто был моим настоящим отцом… – тихо произнесла Мэри.

 Сестра Хопкинс открыла было рот, потом снова его закрыла. Казалось, ей трудно принять некое решение.

 Внезапно какая-то тень упала на пол комнаты, и обе женщины обернулись. За окном стояла Элинор Карлайл.

 – Доброе утро, – произнесла она.

 – Доброе утро, мисс Карлайл, – отозвалась сестра Хопкинс. – Денек сегодня действительно приятный!

 – Доброе утро, мисс Элинор! – поздоровалась Мэри.

 – Я приготовила сандвичи, – сказала Элинор. – Не хотите ли зайти ко мне и перекусить? Теперь как раз час, а возвращаться на ленч в гостиницу было бы глупо. Я специально приготовила столько, чтобы хватило на троих.

 Сестра Хопкинс была приятно удивлена:

 – Ах, мисс Карлайл, до чего же вы заботливы! И в самом деле, очень не хотелось бы прерывать работу, а потом снова тащиться сюда из деревни. Я-то надеялась, мы управимся здесь за утро. И даже пораньше сделала обход своих больных. Но, похоже, тут хватит хлопот на целый день.

 – Спасибо, мисс Элинор, вы очень добры! – тепло поблагодарила ее Мэри.

 Они втроем пошли к дому.

 Элинор оставила парадную дверь открытой. Они вошли в прохладный холл. Мэри слегка вздрогнула. Элинор бросила на нее быстрый взгляд.

 – Что случилось?

 – О, ничего… просто почему-то стало не по себе. Этот мрак… после яркого солнца.

 – Странно, – тихо сказала Элинор. – Именно это ощущение я испытала сегодня утром.

 Сестра Хопкинс рассмеялась и сказала громким, бодрым голосом:

 – Давайте, давайте, расскажите еще, что в доме водятся привидения. Я, например, ничего такого не чувствую!

 Элинор, улыбнувшись, повела их в гостиную, расположенную справа от входной двери. Там были подняты шторы и распахнуты окна, поэтому комната выглядела очень уютной.

 Элинор прошла через холл в буфетную и вернулась с большим блюдом с сандвичами. Она протянула блюдо Мэри:

 – Прошу.

 Мэри взяла один сандвич. Элинор стояла и смотрела, как ровные белые зубы девушки погружаются в хлебную мякоть.

 Элинор на мгновение задержала дыхание, потом чуть слышно выдохнула.

 Она так и стояла, прижимая блюдо к груди, но затем, поймав голодный взгляд сестры Хопкинс и увидев ее полуоткрытый рот, торопливо протянула блюдо ей.

 Сама Элинор тоже взяла сандвич и сказала, как бы оправдываясь:

 – Собралась приготовить кофе, но забыла купить. Правда, если хотите, есть пиво.

 – Знала бы, принесла бы с собой чаю, – огорченно заметила сестра Хопкинс.

 – В буфетной есть немного чая в банке, – рассеянно отозвалась Элинор.

 Сестра Хопкинс оживилась:

 – Тогда я пойду поставлю чайник. Молока, наверное, нет?

 – Я немного купила, – сказала Элинор.

 – Ну, значит, полный порядок, – подытожила сестра Хопкинс и поспешно вышла.

 Элинор и Мэри остались одни.

 И тут же возникла странная напряженность. Проведя языком по пересохшим губам, Элинор деревянным голосом спросила, чтобы как-то начать разговор:

 – Тебе… нравится тебе работа?

 – Да, спасибо. Я… я очень вам благодарна…

 Внезапно с губ Элинор сорвался хриплый смешок. Этот смех так не вязался с ее обликом, что Мэри уставилась на нее в изумлении.

 – Тебе вовсе не стоит так пылко меня благодарить, – сказала Элинор.

 – Я не думала… то есть… – смущенно пробормотала Мэри. И замолчала.

 Элинор смотрела на нее таким пытливым и таким странным взглядом, что Мэри вся съежилась.

 – Что-нибудь… что-нибудь не то? – осмелилась спросить она.

 Элинор быстро встала и, не глядя на девушку, спросила:

 – А что может быть не то?

 – Вы… так смотрели… – прошептала Мэри.

 – Я? Смотрела? – усмехнулась Элинор. – Прости, пожалуйста. Такое со мной иногда случается… когда о чем-нибудь задумаюсь.

 В дверь заглянула сестра Хопкинс, радостно сообщила: «Ставлю чайник» – и снова исчезла. На Элинор вдруг напал приступ смеха.

 – «Полли поставила чайник, Полли поставила чайник, Полли поставила чайник – скоро все будем пить чай!» Помнишь, как мы играли, когда были детьми?

 – Конечно, помню.

 – Когда мы были детьми… Как жаль, что невозможно вернуться в то время… Правда, Мэри?

 – А вам хотелось бы? – спросила Мэри.

 – Да… да… – страстно произнесла Элинор.

 Ненадолго воцарилось молчание.

 – Мисс Элинор, вы не должны думать… – вдруг вспыхнув, сказала Мэри и замолчала, увидев, как напряглась Элинор, как гордо вскинула она подбородок.

 – Что я не должна думать? – холодно спросила она.

 – Я… я забыла, что собиралась сказать, – забормотала Мэри.

 Тело Элинор расслабилось, как если бы опасность миновала.

 Вошла сестра Хопкинс с подносом, на котором стоял коричневый заварной чайник, три чашки и молоко.

 – А вот и чай! – объявила она и тем самым, сама того не подозревая, разрядила напряженную атмосферу.

 Она поставила поднос перед Элинор. Та покачала головой.

 – Я не хочу. – И передвинула поднос к Мэри. Мэри наполнила две чашки.

 – Чудесный крепкий чай! – удовлетворенно вздохнула сестра Хопкинс.

 Элинор встала и подошла к окну.

 – Вы уверены, что не хотите выпить чашечку чаю, мисс Карлайл? – настаивала сестра Хопкинс. – Это пойдет вам на пользу.

 – Нет, благодарю вас, – тихо ответила та.

 Сестра Хопкинс осушила свою чашку, поставила ее на блюдце и пробормотала:

 – Пойду-ка выключу чайник. Я ведь снова его поставила – на случай, если мы не напьемся.

 Она выскочила из комнаты. Элинор отвернулась от окна.

 – Мэри… – проговорила она, и в ее изменившемся голосе прозвучала отчаянная мольба.

 – Да? – быстро отозвалась Мэри.

 Лицо Элинор помрачнело. Губы сжались. Выражение отчаяния стерлось, и осталась лишь маска холодного спокойствия.

 – Нет, ничего, – сказала она. Тяжелая тишина повисла в комнате.

 «Как все странно сегодня, – подумала Мэри. – Как будто… как будто мы чего-то ждем».

 Элинор отошла от окна, взяла поднос и поставила на него пустое блюдо из-под сандвичей.

 Мэри вскочила:

 – О, мисс Элинор, позвольте мне.

 – Нет, не надо. Я все сделаю сама, – резко возразила Элинор.

 Она вышла с подносом из комнаты. Оглянувшись через плечо, она увидела у окна Мэри Джерард, юную, полную жизни и красоты…

4

 Сестра Хопкинс была в буфетной. Она вытирала лицо носовым платком. Услышав шаги Элинор, она резко обернулась и воскликнула:

 – Какая же здесь жара!

 – Да, окно выходит на юг, – машинально ответила Элинор.

 Сестра Хопкинс взяла у нее поднос.

 – Позвольте, я вымою, мисс Карлайл. Что-то вы не очень хорошо выглядите.

 – О, со мной все в порядке, – сказала Элинор.

 Она взяла кухонное полотенце.

 – Я буду вытирать.

 Сестра Хопкинс сняла нарукавники и наполнила тазик горячей водой из чайника.

 Взглянув на ее запястье, Элинор рассеянно сказала:

 – Вы укололи руку.

 Сестра Хопкинс рассмеялась.

 – Это о розу возле сторожки. Сейчас вытащу шип.

 Роза у сторожки… Воспоминания волнами накатывали на Элинор. Ссоры между ней и Родди – войны Алой и Белой розы^[20]. Ссоры между ней и Родди – и заключение мира. Милые, полные веселья, счастливые дни. Волна отвращения к самой себе вдруг захлестнула ее. До чего же она теперь дошла! Эта черная бездна ненависти… зла… Она стояла, чуть покачиваясь, и думала: «Я сошла с ума, я совершенно сошла с ума».

 Сестра Хопкинс смотрела на нее с любопытством. «Вид у нее был очень странный, – будет впоследствии вспоминать сестра Хопкинс. – Говорила, как если бы не понимала, что говорит, и глаза у нее были такие блестящие и… тоже странные».

 Чашки и блюдца гремели в тазике. Элинор взяла со стола пустую баночку из-под паштета и положила в воду. Когда она заговорила, то сама поразилась твердости своего голоса:

 – Я наверху отложила некоторые вещи тети Лоры. Вы, наверное, сможете посоветовать, кому они могут пригодиться в деревне.

 – Конечно же, – оживленно отозвалась сестра Хопкинс. – Это и миссис Паркинсон, и старая Нелли, и бедняжка, у которой не все дома, из Айви-коттеджа. Это же будет для них просто дар божий!

 Они с Элинор прибрали в буфетной. Потом вместе поднялись по лестнице.

 В спальне миссис Уэлман одежда была разложена аккуратными стопками: нижнее белье, платья, несколько выходных платьев, бархатное вечернее платье, шубка из ондатры. Шубку, объяснила Элинор, она думает подарить миссис Бишоп. Сестра Хопкинс с одобрением кивнула.

 Она заметила, что соболя сложены в комоде.

 «Собирается переделать для себя», – подумала сестра Хопкинс. Потом еще раз посмотрела на комод. Ей было интересно, нашла ли Элинор фотографию, подписанную «Льюис», и как с ней поступила, если нашла.

 «Забавно, – продолжала она размышлять, – что мы с сестрой О’Брайен, не сговариваясь, написали друг другу об одном и том же. Никогда бы не подумала, что такое может случиться. Она наткнулась на фотографию именно в тот день, когда я написала ей о миссис Слэттери».

 Она помогла Элинор рассортировать вещи, вызвалась связать их в отдельные узлы и потом проследить за их раздачей семьям нуждающихся.

 – Я бы помогла вам здесь управиться, – сказала сестра Хопкинс, – а Мэри тем временем могла бы вернуться к себе и закончить с делами там. Ей осталось просмотреть бумаги в шкатулке. Кстати, а где она? Может, уже ушла в сторожку?

 – Она оставалась в гостиной… – сказала Элинор.

 – Не может быть, чтобы она просидела там все это время. – Она бросила взгляд на часы. – Ого! Мы здесь, оказывается, почти целый час.

 Она поспешила вниз по лестнице. Элинор проследовала за ней.

 Они вошли в гостиную.

 – Ну и ну! – воскликнула сестра Хопкинс. – Да она заснула.

 Мэри Джерард сидела в большом кресле у окна, чуть соскользнув с него. Странные хлюпающие звуки доносились оттуда: они срывались с губ девушки, которая еле-еле дышала.

 Сестра Хопкинс подошла к ней и потрясла за плечо:

 – Проснись, дорогая… – Она поспешно наклонилась и оттянула вниз веко девушки. Потом с помрачневшим лицом стала встряхивать ее за плечи.

 Она повернулась к Элинор. Что-то угрожающее прозвучало в ее голосе, когда она сказала:

 – Что все это значит?

 – Не понимаю, что вы имеете в виду? Она заболела? – удивилась Элинор.

 – Где телефон? Скорее вызовите сюда доктора Лорда! – потребовала сестра Хопкинс.

 – Что случилось?

 – Что случилось? Девочке плохо. Она умирает.

 Элинор отпрянула.

 – Умирает?!

 – Она отравлена… – проговорила сестра Хопкинс, и в ее взгляде Элинор увидела тяжкое подозрение.

Часть вторая

Глава 1

 Эркюль Пуаро, чуть склонив набок свою яйцеобразную голову, вопросительно приподняв брови и сложив кончики пальцев, внимательно наблюдал за молодым человеком с приятным веснушчатым лицом, который с негодующим видом энергично шагал взад-вперед по комнате.

 – Eh bien, мой друг, в чем же все-таки дело? – спросил он.

 Питер Лорд застыл как вкопанный.

– Мосье Пуаро, – наконец заговорил он. – Вы единственный, кто может мне помочь. Мне о вас рассказывал Стиллингфлит, я узнал от него о деле Бенедикта Морлея. Абсолютно все считали, что это самоубийство, а вы доказали, что на самом деле было убийство.

 – Вы хотите сказать, что самоубийство одного из ваших пациентов выглядит сомнительным? – поинтересовался Эркюль Пуаро.

 Питер Лорд замотал головой:

 – Речь идет о молодой женщине. Ее арестовали и собираются судить за убийство! Но она не совершала его! И я хочу, чтобы вы нашли этому доказательства!

 Брови Пуаро поползли еще выше.

 – Вы и эта юная леди – вы обручены, не так ли? Вы любите друг друга? – деликатно спросил он.

 Питер Лорд горько рассмеялся.

 – Вовсе нет, ничего подобного! У нее плохой вкус, она предпочла длинноносого надутого осла с мордой меланхоличной лошади! Глупо с ее стороны, но ничего не поделаешь!

 – Понятно! – сказал Пуаро.

 – Я и не сомневаюсь, что вам все понятно. И не стоит хитрить. Я влюбился в нее с первого взгляда. И поэтому не хочу, чтобы ее повесили. Ясно?

 – Какие против нее выдвинуты обвинения? – спросил Пуаро.

– Она обвиняется в убийстве девушки по имени Мэри Джерард посредством отравления ее морфином. Вы, возможно, читали материалы следствия в газетах.

 – А каков мотив?

 – Ревность!

 – А вы полагаете, она не совершала преступления?

 – Нет, конечно нет.

 Некоторое время Пуаро задумчиво смотрел на него, потом спросил:

 – Так чего именно вы хотите от меня? Чтобы я провел расследование этого дела?

 – Я хочу, чтобы вы выручили ее.

 – Я не адвокат, мой друг.

 – Попробую изложить задачу яснее: я хочу, чтобы вы нашли доказательства, которые дали бы возможность адвокату защитить ее.

 – Довольно любопытное требование, – заметил Пуаро.

 – Потому что я не напускаю тумана, вы это имеете в виду? Так ведь все очень просто. Я хочу, чтобы эту девушку оправдали! И думаю – вы единственный человек, который способен это сделать!

 – Вы желаете, чтобы я рассмотрел имеющиеся факты? Отыскал истину? И таким образом обнаружил, что же на самом деле произошло?

– Я хочу, чтобы вы отыскали любые факты, которые помогли бы ее спасти.

 Эркюль Пуаро ловко зажег тоненькую сигарету.

 – Но не аморально ли то, что вы предлагаете? – спросил он. – Отыскать истину – да, это всегда важно. Но истина – обоюдоострое оружие. А вдруг я открою факты, свидетельствующие против этой леди? Вы требуете, чтобы я их утаил?

 Питер Лорд поднялся со стула, побледнев как полотно.

 – Это невозможно! – воскликнул он. – Ничто из того, что вы найдете, не может в большей степени свидетельствовать против нее, чем те факты, которые уже есть! Они ее обличают окончательно и бесповоротно! В газетах чего только уже не понаписали! Нет, что бы вы ни нашли, ухудшить ее нынешнее положение просто невозможно! Я прошу вас мобилизовать всю вашу изобретательность – Стиллингфлит говорил, что вы чертовски изобретательны, – и найти какую-нибудь лазейку.

 – Но ведь ее поверенные наверняка это сделают? – предположил Пуаро.

 – Сделают? – Молодой человек презрительно расхохотался. – Да они сдались прежде, чем ввязались в бой! Они поручили защиту королевскому адвокату Балмеру, специалисту по безнадежным делам, – что само по себе говорит о том, как они оценивают имеющиеся перспективы! Этот мастак-оратор с надрывом в голосе будет ссылаться на молодость заключенной и прочие смягчающие обстоятельства… Но судья даст ему от ворот поворот. Абсолютно точно!

Подходим к дальнейшим событиям. Элинор Карлайл объявляет о продаже поместья, и некий майор по имени Сомервел покупает его. Элинор приезжает туда, чтобы разобраться в личных вещах тетки, ну и вообще, отдать нужные распоряжения. Мэри Джерард, чей отец только что умер, тоже приехала туда из Лондона, чтобы освободить сторожку от их с отцом вещей. Итак, мы подошли к утру двадцать седьмого июля.

 Элинор Карлайл остановилась в местной гостинице. На улице она встретила бывшую экономку своей тетушки миссис Бишоп. Та вызвалась пойти вместе с ней в поместье, чтобы помочь ей разобрать вещи. Элинор отказалась, причем в довольно резкой форме. Потом она зашла в бакалейную лавку, купила рыбный паштет, при этом спросила, свежий ли он, и сказала, что рыбными консервами часто травятся. Улавливаете? Совершенно невинное замечание, но потом оно, конечно же, истолковывается против нее! Она находилась в доме, а где-то около часа дня заглянула в сторожку, где Мэри Джерард вместе с районной медсестрой Хопкинс, с этой любительницей совать нос в чужие дела, тоже разбирали вещи. Элинор сказала, что приготовила сандвичи, и пригласила их в дом. Они пошли вместе с ней, отведали сандвичей, а примерно через час меня вызвали туда, к Мэри – она была без сознания. Я сделал все возможное, но безрезультатно. Вскрытие показало, что незадолго до смерти в ее организм ввели большую дозу морфина, а полиция нашла клочок этикетки со словами «гидрохлорид морфи…» как раз в том месте, где Элинор готовила сандвичи.

 – Что еще Мэри Джерард ела или пила?

 – Они вместе с районной сестрой пили чай с сандвичами. Сестра его заваривала, а Мэри разливала в чашки. Тут едва ли что могло случиться. Конечно, я понимаю, адвокат устроит свистопляску вокруг этих сандвичей, заявит: мол, ели сандвичи все трое, и просто невозможно, чтобы отравился только кто-то один. Говорят, такое уже было в деле Хирна, вы, разумеется, помните.

 Пуаро кивнул:

 – Но на самом деле все очень просто. Вы готовите несколько сандвичей. В одном из них яд. Вы протягиваете блюдо. В нашем цивилизованном обществе заранее известно, что человек, которому предложат блюдо с сандвичами, возьмет тот сандвич, который ближе к нему. Предполагаю, что Элинор Карлайл сначала протянула блюдо Мэри Джерард?

 – Совершенно точно.

 – Хотя в комнате находилась и сестра Хопкинс, женщина более старшая по возрасту?

 – Да.

 – Неприятная деталь.

 – Но в действительности это не имеет значения. Не станете же вы соблюдать церемонии на пикнике.

 – А кто готовил сандвичи?

 – Элинор Карлайл.

 – Был ли кто-нибудь еще в доме?

 – Никого.

 Пуаро покачал головой.

 – Очень плохо. И девушка ничего не ела и не пила, кроме сандвичей и чая?

 – Ничего. Содержимое желудка при вскрытии ясно это показало.

– Итак, предполагается, что Элинор Карлайл надеялась, что смерть девушки припишут пищевому отравлению? – продолжал рассуждать Пуаро. – Но как она собиралась объяснить тот факт, что из их компании отравился только один человек?

 – Иногда такое случается, – заметил Питер Лорд. – К тому же там были две баночки с паштетом, которые внешне почти не отличались друг от друга. Можно было бы предположить, что в одной баночке был доброкачественный паштет, а весь испорченный, по случайности, достался только Мэри.

– Согласно теории вероятности, – сказал Пуаро, – чисто математически шансы у такого рода случайностей весьма невелики. Но тут возникает другой вопрос: если мисс Карлайл хотела все представить как пищевое отравление, тогда почему она не воспользовалась другим ядом? Ведь симптомы отравления морфином ни в коей мере не напоминают симптомы пищевого отравления. Тогда уж следовало воспользоваться атропином.

 Питер Лорд медленно проговорил:

 – Да, совершенно верно. Но есть и еще кое-что. Эта проклятая Хопкинс клянется, что потеряла трубочку с морфином!

 – Когда?

 – Несколько недель назад, в ночь, когда умерла старая миссис Уэлман. Она уверяет, что оставила свой чемоданчик в холле в ее доме и обнаружила пропажу трубочки на следующее утро. По-моему, чушь. Скорее всего, разбила эту трубочку у себя дома, а потом забыла об этом.

 – И вспомнила только после смерти Мэри Джерард?

 – По правде говоря, она упомянула об этой пропаже сразу же – в разговоре с другой сестрой, дежурившей у постели больной, – с явной неохотой ответил Питер Лорд.

 Эркюль Пуаро пытливо посмотрел на Питера Лорда.

 – Мне кажется, mon cher, – мягко сказал он, – есть кое-что еще… то, о чем вы пока умолчали.

 – Ну ладно, – согласился Питер Лорд, – лучше вам знать все. Испрошено разрешение на эксгумацию^[22]. Старую миссис Уэлман собираются откапывать.

 – Ну и что?

 – Вероятно, обнаружат то, что хотят найти, – морфин.

 – Вы об этом знали?

 Лицо Питера Лорда побелело под веснушками.

 – Я это подозревал, – пробормотал он.

 Эркюль Пуаро хлопнул ладонью по подлокотнику кресла.

 – Mon Dieu!^[23] – воскликнул он. – Я не понимаю вас. Так вы знали, что она убита?

 – Всемогущий Господь! – крикнул Питер Лорд. – Да нет же! Мне и в голову не приходило такое. Я думал, что она приняла его сама.

 Пуаро откинулся на спинку кресла.

 – Ага! Значит, вы подозревали, что…

 – Разумеется! Она заговаривала со мной об этом. Не раз просила меня «прикончить» ее. Ей было невыносимо чувствовать себя беспомощной. Еще бы! Эта унизительная зависимость… когда она прикована к постели и за ней ухаживают, как за младенцем. К тому же она была очень решительная женщина.

 Меня удивила ее смерть, – помолчав, продолжал он. – Я думал, она еще поживет. Я удалил сестру из спальни и провел самое тщательное обследование. Конечно, без вскрытия невозможно говорить о чем-либо с уверенностью. Да и вообще, какой в этом был смысл? Если она решила свести счеты с жизнью, то стоило ли поднимать вокруг этого шумиху? Лучше подписать свидетельство о смерти, чтобы человек мог покоиться с миром в своей могиле. К тому же я мог и ошибиться. Возможно, я напрасно умолчал о своих подозрениях. Но мне в тот момент и в голову не приходило, что старую леди могли убить. Я думал, что она сама приняла такое решение.

 – Как, по-вашему, она раздобыла морфин? – спросил Пуаро.

 – Не имею никакого представления. Но я же говорю: она была женщиной умной и мужественной. Ей было не занимать изобретательности.

 – Не могла ли она получить морфин от сестры?

 – Ни в коем случае! Вы не знаете медсестер!

 – А от кого-нибудь из родных?

 – Не исключено. Она могла сыграть на их чувствах.

 – Вы сказали, что миссис Уэлман умерла, не оставив завещания. А если бы она прожила дольше, она бы его написала?

 Питер Лорд вдруг усмехнулся.

 – Вы с дьявольской точностью нащупываете самую суть! Да, она собиралась сделать завещание и очень волновалась по этому поводу. Она не могла разборчиво говорить, но сумела ясно выразить свое желание. Элинор Карлайл должна была в то утро первым делом позвонить по телефону поверенному своей тети.

 – Значит, Элинор Карлайл знала, что ее тетя хочет сделать завещание? А если бы она умерла без завещания, то все наследство переходило к Элинор Карлайл?

– Она этого не знала, – поспешно заверил его Питер Лорд. – Она понятия не имела, что ее тетя так и не составила завещания.

 – Это, друг мой, она так говорит. Она могла знать.

 – Послушайте, Пуаро, вы что – свидетель обвинения?

 – Сейчас – да. Мне нужно знать все слабые стороны защиты. Могла ли Элинор Карлайл взять морфин из чемоданчика?

 – Да. Но с таким же успехом это мог сделать и кто-нибудь другой. Например, Родерик Уэлман. Сестра О’Брайен. Слуги, наконец.

 – Или доктор Лорд?

 Питер Лорд широко раскрыл глаза.

 – Вполне… Но чего ради?

 – Ну, скажем, из милосердия.

 – Тут уж ничего не поделаешь! – покачал головой Питер Лорд. – Вам придется мне верить!

 Эркюль Пуаро снова откинулся на спинку кресла.

 – Давайте рассмотрим такой вариант: допустим, Элинор Карлайл взяла морфин из этого саквояжа и дала своей тетушке. В доме кто-нибудь знал о пропаже морфина?

 – Кроме двух медсестер – никто.

 – Как, по вашему мнению, будет действовать прокурор? – спросил Пуаро.

 – Вы имеете в виду, в случае, если в теле миссис Уэлман обнаружат морфин?

 – Да.

 Питер Лорд мрачно проговорил:

 – Даже если с нее снимут обвинение в убийстве Мэри Джерард, она будет вновь арестована – теперь уже по подозрению в убийстве тети.

 – Но мотивы разные: в случае с миссис Уэлман мотивом была бы выгода, а в случае с Мэри Джерард – ревность, – задумчиво сказал Пуаро.

 – Верно.

 – Какую линию предполагает избрать защита? – продолжал Пуаро.

 – Балмер собирается сделать упор на отсутствие мотива. Он будет развивать версию, что помолвка Элинор с Родериком была чисто семейным делом, затеянным исключительно для того, чтобы угодить миссис Уэлман, и как только тетя умерла, Элинор ее расторгла по собственному желанию. Родерик Уэлман даст показания в пользу этой версии. И, по-моему, он почти верит в нее!

 – Верит в то, что Элинор не испытывала к нему большой любви?

 – Да.

 – В таком случае, – заметил Пуаро, – у нее не было причины убивать Мэри Джерард.

 – Совершенно точно.

 – Но тогда кто же убил Мэри Джерард?

 – Вот именно.

 – C’est difficile, – покачал головой Пуаро.

 – В том-то вся и штука! – с яростью воскликнул Питер Лорд. – Если не она, то кто? Взять хотя бы чай, но его пили и Мэри, и сестра Хопкинс. Защита постарается представить дело так, что Мэри Джерард приняла морфин сама, когда две другие женщины вышли из комнаты, то есть, по сути дела, совершила самоубийство.

 – Но какая у нее могла быть для этого причина?

 – Абсолютно никакой.

 – Может, у нее была склонность к самоубийству?

 – Нет.

 – Что же она собой представляла, эта Мэри Джерард?

 Питер Лорд задумался.

 – Она была… милый ребенок. Да, это самое подходящее определение – милое дитя.

 Вздохнув, Пуаро пробормотал:

 – Выходит, этот Родерик Уэлман влюбился в нее, потому что она была милым ребенком?

 – Понимаю, что вы имеете в виду, – улыбнулся Питер Лорд. – Да, она действительно была очень хороша собой.

 – А что испытывали вы? У вас не было к ней никакого чувства?

 Питер Лорд удивленно уставился на него.

 – Господи, да нет же!

 После некоторого размышления Пуаро спросил:

 – Родерик Уэлман утверждает, что между ним и Элинор Карлайл существует некоторая симпатия, но ничего серьезного. Это соответствует, по-вашему, действительности?

 – Откуда мне это знать, черт побери!

 Пуаро покачал головой.

 – В начале нашего разговора, войдя в эту комнату, вы заявили, что у Элинор Карлайл плохой вкус, ибо она влюбилась в длинноносого надутого осла. Я полагаю, что этими словами вы описали Родерика Уэлмана. Так что, согласно вашему собственному утверждению, она его любит.

 В отчаянии Питер Лорд воскликнул:

 – Да, черт возьми, она любит его! Любит до безумия!

 – Значит, мотив был… – проговорил Пуаро.

 Питер Лорд резко повернулся к нему, лицо его полыхало гневом.

 – Ну и что? Да, она могла совершить преступление! Меня это не волнует, пусть это даже правда!

 – Вот оно что! – бросил Пуаро.

 – Но я не хочу, чтобы ее повесили! Вам ясно? Она могла быть доведена до отчаяния. Любовь может довести до крайней точки, она может сломать человека. Она может превратить ничтожество в отличного парня и, наоборот, достойного, сильного человека сделать подонком. Допустим, она совершила преступление. Но неужели у вас нет ни капли жалости?

 – Я не одобряю убийства, – произнес Пуаро.

 Питер Лорд пристально посмотрел на него, отвел взгляд, снова посмотрел и вдруг расхохотался.

 – И это все, что вы смогли сказать, – да еще с таким апломбом! Да кто вас просит одобрять убийство? Я вовсе не требую, чтобы вы лгали! Истина есть истина, не так ли? И если вы обнаружите какие-либо факты, говорящие в пользу обвиняемого, вы же не станете их утаивать только потому, что он виновен, а?

 – Конечно, не стану.

 – Тогда, черт побери, почему же вы не можете сделать то, о чем я прошу?

 – Друг мой, я готов сделать это…

Глава 2

 Питер Лорд внимательно на него посмотрел, вынул носовой платок, вытер лицо и плюхнулся в кресло.

 – У-уф! – вырвалось у него. – Ну и напугали же вы меня! Никак не мог понять, куда вы клоните.

 – Я выяснял обстоятельства дела, говорящие против Элинор Карлайл. Теперь они мне известны. В организм Мэри Джерард попал морфин, и, насколько я могу судить, он должен был находиться в сандвичах. Сандвичи делала сама Элинор Карлайл, никто к ним больше не прикасался. У нее был мотив для убийства Мэри Джерард, и, по вашему мнению, она могла пойти на убийство. По всей вероятности, она и убила Мэри Джерард. Не вижу причин в этом сомневаться.

Но это, mon ami, лишь одна сторона проблемы. Теперь перейдем к другой. Выбросим из головы все эти соображения и взглянем на дело под другим углом зрения: если Элинор Карлайл не убивала Мэри Джерард, то кто это сделал? Или, может быть, она покончила с собой?

 Питер Лорд выпрямился в кресле. Его лоб перерезала морщинка.

 – Вы только что выразились не совсем точно, – заметил он.

 – Я? Выразился неточно? – Эркюль Пуаро был оскорблен.

 – Да, – настаивал Питер Лорд. – Вы сказали, что никто, кроме Элинор Карлайл, не прикасался к этим сандвичам. Вы этого не знаете.

 – Но в доме больше никого не было.

 – Насколько мне известно. Но вы не учитываете один короткий промежуток времени, когда Элинор выходила из дома и когда она отправилась в сторожку. В это время блюдо с приготовленными ею сандвичами стояло в буфетной, и кто-то мог-таки к ним прикоснуться.

 Пуаро глубоко вздохнул.

 – Вы правы, мой друг. Не могу этого не признать. Действительно, был промежуток времени, когда у кого-то мог быть доступ к сандвичам. Мы должны постараться представить себе, кто бы это мог быть. Точнее говоря, что это был за человек… – Он помолчал. – Давайте будем отталкиваться от личности самой Мэри Джерард. Предположим, что не Элинор Карлайл, а кто-то другой желает ей смерти. Почему? Кому-нибудь выгодна ее смерть? Было ли у нее наследство?

 Питер Лорд покачал головой.

 – Только не сейчас. Через месяц она получила бы две тысячи фунтов, которые Элинор Карлайл ей выделила – поскольку считала, что таким образом выполняет обещание, данное тетушке: позаботиться о Мэри. Однако формальности, связанные с наследством старой леди, еще не улажены.

 – Значит, мотив, касающийся денег, мы можем отбросить, – сказал Пуаро. – Вы говорите, она была красива. Это всегда создает дополнительные осложнения. У нее были поклонники?

 – Возможно. Но мне это неизвестно.

 – А кто мог бы знать?

 Питер Лорд усмехнулся.

 – Лучше всего спросить об этом у сестры Хопкинс. Она наш деревенский глашатай. Она знает обо всем, что происходит в Мейденсфорде.

 – Я как раз хотел попросить вас поподробнее рассказать об этих двух медсестрах.

 – Ну что ж. О’Брайен. Ирландка, хорошая опытная медсестра, несколько глуповата, может быть язвительной, немного привирает, но не из каких-то корыстных соображений, а так, для красного словца.

 Пуаро кивнул.

 – Хопкинс – сообразительная, практичная женщина средних лет, довольно добродушная, ловкая, но слишком любит совать свой нос в чужие дела!

 – Если бы в этой истории был замешан какой-то местный молодой человек, сестра Хопкинс знала бы об этом?

 – А то как же! – воскликнул доктор Лорд, но тут же, подумав, добавил: – И все же это маловероятно. Мэри долго не было дома. Она провела два года в Германии.

 – Ей исполнился двадцать один год?

 – Да.

 – Может, было что-то, связанное с ее пребыванием в Германии?

 Лицо Питера Лорда просияло. Он ухватился за эту мысль.

 – Вы имеете в виду, что это мог сделать какой-нибудь немецкий парень? Мог последовать за ней сюда? Выждал время и наконец свел с ней счеты?

 – Звучит несколько мелодраматично, – с сомнением произнес Пуаро.

 – Но ведь такое в принципе возможно?

 – Возможно… хотя и не очень.

 – А почему бы нет, – возразил Питер Лорд. – Кто-нибудь мог здорово в нее втюриться. А потом она его отвергла, и он рассвирепел. И решил, что с ним поступили нечестно. По-моему, это мысль.

 – Да, это мысль, – проговорил Пуаро без всякого энтузиазма.

 – Продолжайте, мосье Пуаро, – умоляюще сказал Питер Лорд.

 – Вы, как я вижу, ожидаете, что я, как фокусник, буду извлекать кролика за кроликом из пустой шляпы.

 – Можете считать и так, если вам нравится.

 – Имеет право на существование и другая версия, – сказал Пуаро.

 – Валяйте.

 – Кто-то вытащил трубочку с таблетками морфина из саквояжа сестры Хопкинс в тот июньский вечер. Предположим, Мэри Джерард видела того, кто это сделал.

 – Она сообщила бы об этом.

 – Нет-нет, mon cher. Давайте рассуждать логически. Если бы Элинор Карлайл, или Родерик Уэлман, или сестра О’Брайен, или даже кто-нибудь из слуг открыл саквояж и достал оттуда маленькую стеклянную трубочку, что могло прийти в голову любому из наблюдавших эту сцену? Просто что этот человек по просьбе медсестры пришел, чтобы взять что-то для нее из саквояжа. Этот эпизод Мэри Джерард могла забыть. Однако впоследствии она могла случайно вспомнить о нем и упомянуть в разговоре с этим самым человеком – причем без всякой задней мысли, ничего не подозревая. Но представьте, что почувствовал бы при этом случайном упоминании убийца миссис Уэлман: «Мэри все видела, любой ценой надо заставить ее молчать!» Уверяю вас, мой друг – тот, кому однажды удалось безнаказанно совершить убийство, ни в коем случае не остановится перед вторым!

 Питер Лорд нахмурился.

 – Я все время считал, что миссис Уэлман сама приняла морфин…

 – Но ведь она была парализована… беспомощна… с ней только что случился второй удар…

 – Понятно. Но я предполагал, что, раздобыв каким-то образом морфин, она держала его у себя под рукой.

 – Но в таком случае она должна была бы запастись морфином до того, как ее сразил второй удар, а сестра обнаружила пропажу только после второго удара.

 – Хопкинс могла хватиться лекарства в то утро, хотя на самом деле оно пропало на пару дней раньше, просто она этого сразу не заметила.

 – А каким образом могла старая леди получить морфин?

 – Не знаю. Может, подкупила кого-нибудь из слуг. Если так, то этот слуга никогда не признается.

 – Вы не думаете, что она могла подкупить одну из сестер?

 Лорд покачал головой.

 – Ни в коем случае! Они строжайшим образом соблюдают профессиональную этику и ни за что не рискнули бы на такое пойти. Они же знают, чем это грозит.

 – Пожалуй, так, – произнес Пуаро и задумчиво добавил: – Похоже, придется вернуться к нашим исходным позициям. Кто, скорее всего, мог взять трубочку с морфином? Элинор Карлайл. Мы можем предположить, что она хотела гарантировать себе получение всего наследства. Или – если будем более великодушными – объяснить ее поступок чувством жалости, что она отдала морфин самой тете, поскольку та часто ее просила об этом. Мэри Джерард видит, как Элинор достает морфин из саквояжа. И таким образом, мы возвращаемся к злополучным сандвичам, пустому дому и опять-таки к Элинор Карлайл, но на этот раз у нее другой мотив – она спасается от виселицы!

 – Но это все чистейшей воды фантазии! – воскликнул Питер Лорд. – Говорю вам: не такой она человек! Деньги ничего не значат для нее, да и для Родерика Уэлмана тоже. Я не раз слышал, как они говорили об этом.

 – Вы это слышали? Весьма интересно. К такого рода заявлениям я всегда отношусь весьма скептически.

 – Черт возьми, Пуаро! – возмутился Питер Лорд. – Вы так все переворачиваете вверх дном, что мы опять возвращаемся к мисс Элинор.

 – Это не я переворачиваю факты, они переворачиваются сами по себе. Это как стрелка на ярмарочной рулетке. Она вращается по кругу, а когда останавливается, указывает все время на одно имя: Элинор Карлайл.

 – Нет! – возмутился Питер Лорд.

 Печально покачав головой, Эркюль Пуаро проговорил:

 – Есть ли у Элинор Карлайл какие-либо родственники? Сестры, братья? Отец или мать?

 – Никого. Она сирота… одна на всем белом свете…

 – Звучит очень трогательно. Балмер, я думаю, постарается хорошенько обыграть этот факт. Ну и кто же тогда унаследует ее деньги, если она умрет?

 – Не знаю. Как-то не думал.

 – О таких вещах всегда следует думать, – укоризненно сказал Пуаро. – Написала ли она, например, завещание?

 Питер Лорд вспыхнул, потом неуверенно сказал:

 – Я… я не знаю.

 Эркюль Пуаро поднял глаза к потолку, соединив кончики пальцев:

 – Было бы очень хорошо, если бы вы рассказали мне все.

 – Рассказать вам… о чем?

 – Обо всем, что держите в своей голове… как бы это ни дискредитировало Элинор Карлайл.

 – Но откуда вы знаете, что я…

 – Да-да, я знаю. Есть нечто… какой-то эпизод, который вы пытаетесь скрыть. Но лучше бы вам выложить все без утайки. Иначе я могу вообразить нечто более худшее, чем то, что произошло в действительности!

 – Да нет, это сущий пустяк…

 – Ну что ж, пусть даже и пустяк. Но я хотел бы услышать, в чем он заключается.

 Питер Лорд неохотно рассказал о том, как Элинор заглянула в окно к сестре Хопкинс и расхохоталась. Пуаро задумчиво проговорил:

 – Итак, она сказала: «Так ты составляешь завещание, Мэри? Это смешно, это очень смешно». И вам стало ясно, что было у нее на уме… Возможно, она подумала, что Мэри Джерард недолго осталось жить…

 – Это мои предположения. Но я ничего не знаю, – сказал Питер Лорд.

 – Нет, это не просто предположения… – заметил Пуаро.

Глава 3

 Эркюль Пуаро сидел в коттедже сестры Хопкинс.

 Его сюда привел доктор Лорд, представил хозяйке и, повинуясь взгляду Пуаро, оставил их наедине.

 Сестра Хопкинс, поначалу поглядывавшая с недоверием – ведь иностранец! – быстро стала оттаивать.

 С несколько мрачным удовольствием она изрекла:

– Да, ужасный случай. Страшнее и не припомню. Мэри была такой красавицей! Могла бы в кино сниматься! А уж какая скромная, спокойная, совсем не задавалась, хотя могла бы – ведь ей оказывали такое внимание!

 – Вы имеете в виду внимание, которое ей уделяла миссис Уэлман?

 – Да-да. Старая леди была ужасно привязана к ней, правда, необыкновенно привязана.

 – Странно, не так ли? – пробормотал Пуаро.

 – Как сказать. Может, совсем и не странно. Я имею в виду… – Сестра Хопкинс закусила губу и почему-то смутилась. – Я имею в виду, Мэри очень располагала к себе людей: милый, нежный голос, приятные манеры. Старики вообще любят видеть рядом с собой молодые лица.

 – Мисс Карлайл ведь навещала время от времени свою тетю? – поинтересовался Пуаро.

 – Мисс Карлайл приезжала, когда ей было удобно, – резко ответила сестра Хопкинс.

 – Вы не любите мисс Карлайл, – тихо проговорил Пуаро.

 – Еще не хватало! – взорвалась сестра Хопкинс. – Отравительница! Бессердечная отравительница!

 – О, я вижу, вы уже сделали свои выводы.

 – О чем это вы? Какие я сделала выводы? – насторожилась Хопкинс.

 – А вы уверены, что это именно она дала Мэри Джерард морфин?

 – А кто же еще? Уж не считаете ли вы, что это сделала я?

 – Ни в коем случае. Но ведь и вина мисс Карлайл еще не доказана.

 – Да точно она, не сомневайтесь, – с холодной уверенностью возразила сестра Хопкинс. – Это было написано на ее лице. Она вообще как-то странно себя вела. Увела меня наверх в свою комнату и долго морочила голову всякими разговорами – явно старалась потянуть время. А потом, когда я увидела, что Мэри почти уж и не дышит, я сразу ей в лицо посмотрела и все поняла!

 – Да, получается, что вроде бы больше некому, – задумчиво произнес Эркюль Пуаро. – Если, разумеется, это не она сама.

 – Что значит «она сама»? Вы хотите сказать, что Мэри покончила жизнь самоубийством? Сроду не слыхивала подобной чепухи!

 – Напрасно вы так категоричны, – возразил Пуаро. – Сердце юной девушки так ранимо, так нежно. – Он помолчал, что-то обдумывая. – Полагаю, это вполне допустимое предположение. Ведь она могла незаметно от вас положить что-нибудь себе в чай?

 – То есть себе в чашку, вы это имеете в виду?

 – Да. Вы же не наблюдали за ней непрерывно.

 – Я не следила за ней, нет. Думаю, она могла… Но все это чушь! Чего ради она бы захотела сотворить такое?

 Эркюль Пуаро покачал головой в своей обычной манере.

 – Сердце молодой девушки… Я уже говорил… так ранимо… Несчастная любовь, быть может…

 Сестра Хопкинс хмыкнула.

 – Девушки не убивают себя из-за любовных историй – по крайней мере, пока не окажутся в интересном положении. Но Мэри была не из таких! За это я ручаюсь! – Она бросила на Пуаро воинственный взгляд.

 – И она не была влюблена?

 – Ее не занимали все эти глупости. Она была увлечена своей работой и радовалась жизни.

 – Но у нее же наверняка были поклонники, раз она была так привлекательна.

 – Она была не из тех гулен, у которых на уме одни танцульки да мужчины. Она была скромной девушкой! – заявила сестра Хопкинс.

 – Но были же в деревне молодые люди, которые ею восхищались.

 – Да, конечно. Например, Тэд Бигланд.

 Пуаро начал вытягивать из нее различные подробности, относящиеся к Тэду Бигланду.

 – Он был по уши влюблен в Мэри, – сказала сестра Хопкинс. – Но он же мизинца ее не стоил! Я так ей об этом и сказала.

 – Он, наверное, здорово разозлился, когда она не захотела с ним встречаться?

 – Да, он был очень огорчен, – согласилась сестра Хопкинс, – и считал, что это из-за меня.

 – То есть винил вас?

 – Ну да, так и говорил. А уж, кому как не мне, было дать ей дельный совет. Я все-таки кое-что знаю о жизни. Я не хотела, чтобы девушка растрачивала свою молодость впустую.

 Пуаро мягко спросил:

 – Что побуждало вас принимать столь большое участие в ее судьбе?

 – Ну, я не знаю… – Сестра Хопкинс смущенно умолкла, словно вдруг устыдилась. – В Мэри было что-то… ну… романтическое.

 – В ней, может, и было, но не в ее жизни, – пробормотал Эркюль Пуаро. – Она ведь была дочерью привратника, не так ли?

 – Да-да, конечно, – сказала сестра Хопкинс. – Хотя на самом-то деле… – Сестра Хопкинс замялась, взглянула на Пуаро, сочувственно ей внимавшего. И вдруг в порыве доверия добавила: – Мэри вообще не была дочерью старого Джерарда. Он сам мне признался. Ее отцом был какой-то джентльмен.

 – Понимаю… – тихо сказал Пуаро. – А ее мать?

 Сестра Хопкинс замялась, прикусив губу, потом все-таки ответила:

 – Ее мать была горничной старой миссис Уэлман. Она вышла замуж за Джерарда после рождения Мэри.

 – Ну тогда вы правы – романтики хоть отбавляй… сплошная таинственность.

 Сестра Хопкинс тут же просияла.

 – Ведь правда? Это так интересно – знать о ком-либо то, что всем остальным неизвестно. Я сама совершенно случайно об этом узнала. По правде говоря, это все благодаря сестре О’Брайен, но это уже другая история. Но, как вы говорите, знать прошлое очень важно. Как много трагедий сокрыто от наших глаз! Сколько в мире бед и печалей!

 Пуаро вздохнул и покачал головой.

 – Но мне, наверное, не следовало говорить об этом, – вдруг встревожилась сестра Хопкинс. – Не хотелось бы, чтобы это стало кому-нибудь известно. В конце концов, это не имеет никакого отношения к делу. Для всех Мэри – дочь Джерарда, и пусть так оно и останется. Еще не хватало опорочить ее перед всем светом после смерти! Джерард женился на ее матери, вот и ладно.

 – Но, быть может, вы знаете, кто был ее настоящим отцом? – тихо спросил Пуаро.

 Сестра Хопкинс ответила неохотно:

 – Ну, может, знаю, а может, и нет. Точнее сказать, я ничего не знаю. Я могу только догадываться. Как говорится, у старых грехов – длинные тени. Но я умею держать язык за зубами и не скажу больше ни слова!

 Пуаро мудро отступил с завоеванных позиций и попытался атаковать собеседницу с другого фланга:

 – Есть кое-что еще… весьма деликатная тема. Но я уверен, что могу положиться на вашу скромность.

 Сестра Хопкинс гордо вскинула подбородок. Ее грубоватое лицо расплылось в улыбке.

 – Я говорю о мистере Родерике Уэлмане. Он был, как я слышал, влюблен в Мэри Джерард.

 – Сражен наповал! – воскликнула сестра Хопкинс.

 – Хотя и был обручен с мисс Карлайл?

 – По правде говоря, он никогда по-настоящему не любил мисс Карлайл. Во всяком случае, так, как я понимаю смысл этого слова.

 Предпочтя более старомодное выражение, Пуаро поинтересовался:

 – А Мэри Джерард… э… поощряла его ухаживания?

 – Она вела себя достойно. Никто не мог бы упрекнуть ее в том, что она его обольщала, – резко сказала сестра Хопкинс.

 – А она была в него влюблена? – спросил Пуаро.

 – Нет! – коротко отрезала сестра Хопкинс.

 – Но он ей нравился?

 – О да, он ей нравился.

 – И, как я полагаю, со временем это могло перерасти во что-то большее?

 – Могло быть и так, – согласилась сестра Хопкинс. – Но Мэри не стала бы ничего делать, не подумав. Она ему сказала еще здесь, что он не должен говорить ей о своей любви – ведь он помолвлен с мисс Карлайл. И когда он приходил к ней в Лондоне, она ответила ему то же самое.

 С явной заинтересованностью Пуаро спросил:

 – А что вы сами думаете о мистере Родерике Уэлмане?

 – Довольно симпатичный молодой человек, хотя и нервный. Похоже, в будущем у него может появиться диспепсия^[24]. С этими неврастениками частенько такое случается.

 – Он очень любил свою тетушку?

 – Думаю, да.

 – Много ли он проводил с ней времени, когда ее самочувствие резко ухудшилось?

 – Вы имеете в виду, когда с ней случился второй удар? В тот вечер перед ее смертью, когда они приехали? По-моему он вообще не заходил к ней в комнату!

 – Неужели?

 – Она его и не звала. Но, разумеется, ни у кого у нас и в мыслях не было, что ее конец совсем близок. Среди мужчин немало таких, как он: боятся зайти в комнату к больному человеку. Ничего не могут с этим поделать. И это вовсе не бессердечность. Просто не хотят расстраиваться.

 Пуаро понимающе кивнул. Потом спросил:

 – А вы уверены, что мистер Уэлман не заходил в комнату своей тетушки незадолго до ее смерти?

 – Уверена. По крайней мере во время моего дежурства. Сестра О’Брайен сменила меня в три часа ночи, возможно, она и посылала за ним перед ее кончиной, но мне она, во всяком случае, и словом об этом не обмолвилась.

 – А не мог он заглянуть к ней в ваше отсутствие? – предположил Пуаро.

 Сестра Хопкинс тут же оборвала его:

 – Я не оставляю своих пациентов без присмотра, мосье Пуаро.

 – Тысяча извинений. Я не это имел в виду. Я подумал, вы могли выйти за горячей водой или спуститься вниз за нужным лекарством.

 Смягчившись, сестра Хопкинс сказала:

 – Я действительно спускалась вниз, чтобы сменить воду в грелках. Я знала, что на кухне всегда есть чайник с горячей водой.

 – Вы долго отсутствовали?

 – Минут пять.

 – Но, возможно, именно в это время мистер Уэлман заходил в комнату тети?

 – Но тогда он должен был тут же от нее сбежать.

 Пуаро вздохнул:

 – Ваша правда: мужчины страшно боятся сталкиваться с болезнью. Женщины – вот кто наши ангелы-хранители. Что бы мы без них делали? Особенно без представительниц вашей благородной профессии.

 Сестра Хопкинс слегка порозовела от смущения.

 – Вы очень любезны. Я никогда об этом не задумывалась. У медсестер такая тяжелая работа, что как-то даже и не вспоминаешь о том, что делаешь благородное дело.

 – Вам больше нечего сказать мне о Мэри Джерард? – спросил Пуаро.

 Последовала довольно продолжительная пауза.

 – Нечего. Я больше ничего не знаю.

 – Вы совершенно в этом уверены?

 – Вы не понимаете… Я любила Мэри, – вдруг с жаром выпалила сиделка.

 – И вам нечего сказать?

 – Да! Больше нечего!

Глава 4

 В присутствии величественной, затянутой в черное миссис Бишоп Эркюль Пуаро стал вдруг робким и незаметным.

 Завоевать доверие миссис Бишоп была задача не из легких. Воспитанная в старых традициях, она порядком недолюбливала иностранцев. А Эркюль Пуаро был просто вопиющим иностранцем. От ее ответов веяло ледяным холодом, а во взгляде сквозило неодобрение и недоверие.

 То обстоятельство, что его представил доктор Лорд, ничуть не смягчило суровость этой дамы.

 – Разумеется, – заметила она, когда доктор Лорд ушел, – доктор Лорд – весьма одаренный врач, и у него доброе сердце. Но доктор Рэнсом, его предшественник, прожил здесь столько лет!

Из чего следовало, что доктор Рэнсом вполне соответствовал требованиям местного общества, и ему можно было доверять. А у доктора Лорда, еще весьма молодого человека, чужака, занявшего место доктора Рэнсома, было одно-единственное достоинство – «одаренный» врач.

 Судя по тому, как это было сказано, для миссис Бишоп одной одаренности было явно недостаточно!

 Эркюль Пуаро пустил в ход все свое красноречие, всю свою находчивость, обаяние, но, увы, миссис Бишоп оставалась холодна и непреклонна.

 Смерть миссис Уэлман очень, очень опечалила ее. Покойную так уважали во всей округе. Арест мисс Карлайл был, по мнению миссис Бишоп, «просто позорным!» и явился результатом «этих новомодных методов работы полиции». Относительно смерти Мэри Джерард она не могла сказать ничего определенного. «Ничего не могу сказать наверняка» – вот, в сущности, все, что от нее удалось добиться.

 Эркюль Пуаро разыграл свою последнюю карту. С простодушной гордостью он сообщил о своем недавнем посещении Сандрингема^[25], горячо восторгаясь очаровательной простотой и сердечностью королевского семейства.

 Миссис Бишоп, которая по «Придворному циркуляру»^[26] неукоснительно следила за жизнью высочайших особ, была покорена. Если даже Они, Их Королевские Величества, пригласили мосье Пуаро… Это, естественно, в корне все меняет. Пусть он даже и иностранец, но кто такая она, Эмма Бишоп, чтобы давать ему от ворот поворот, если Само Королевское Семейство распахивает перед ним двери?

 Вскоре они с мосье Пуаро погрузились в приятную беседу на поистине захватывающую тему – обсуждали наиболее подходящего кандидата в супруги принцессы Елизаветы.

 Наконец, когда все вероятные кандидаты были оценены как Не Вполне Достойные, они переключились на менее возвышенные темы.

 – Женитьба, увы, чревата опасностями и ловушками! – назидательно изрек Пуаро.

 – Да, действительно. А эти разводы! – с брезгливой гримаской воскликнула миссис Бишоп, словно речь шла о какой-нибудь заразной болезни вроде ветрянки.

 – Полагаю, миссис Уэлман желала видеть свою племянницу хорошо устроенной? Чтобы, как говорится, спокойно умереть.

 – Да, это так, – кивнула миссис Бишоп. – Помолвка мисс Элинор с мистером Родериком была для нее большим утешением. Она всегда очень надеялась, что это свершится.

 – А не была ли их помолвка вызвана – в какой-то мере – желанием сделать приятное тетушке? – рискнул спросить Пуаро.

 – Что вы, мистер Пуаро, я бы так не сказала. Мисс Элинор всегда любила мистера Родди, еще с той поры, когда была крохотной симпатичной малышкой. Мисс Элинор – чрезвычайно цельная и преданная натура.

 – А он?

 – И мистер Родерик был предан мисс Элинор, – строго сказала миссис Бишоп.

 – Однако помолвка, кажется, была расторгнута?

 Лицо миссис Бишоп запылало от гнева.

 – Исключительно из-за коварства одной змеи, которую тут пригрели! – заявила она.

 Изобразив невероятное потрясение, Пуаро воскликнул:

 – Да что вы говорите!

 Миссис Бишоп, еще больше краснея, пояснила:

 – Я знаю, мистер Пуаро, что не принято дурно говорить о покойных. Но эта молодая женщина втайне творила неблаговидные дела.

 Пуаро задумчиво посмотрел на нее и потом сказал с самым простодушным видом:

 – Признаться, вы меня очень удивили! У меня сложилось впечатление, что она была очень простой, скромной девушкой.

 Подбородок миссис Бишоп слегка задрожал:

 – Она была очень хитрой, мистер Пуаро. И люди попадались в ее силки. Сестра Хопкинс, например! Да и моя бедная милая хозяйка тоже!

 Пуаро сочувственно покивал головой и поцокал языком.

 – Вот так-то! – воскликнула миссис Бишоп, подстегнутая его сочувствием. – Она быстро стала сдавать, моя бедняжка, и эта молодая особа втерлась к ней в доверие. Уж она-то своей выгоды не упустила бы! Все вертелась рядом, читала ей книжки, приносила букетики цветов. Все время только и слышалось: «Мэри то», «Мэри это», «Где Мэри?» А сколько денег на нее тратила! Дорогие школы, потом учеба за границей – и все это для дочери жалкого старикашки Джерарда! Уверяю вас, ему это тоже было не по вкусу! Он часто жаловался на ее высокомерные замашки. Выскочка, вот кто она была!

 – Вот так так! – вновь сочувственно покачал головой Пуаро.

 – А уж как она опутывала мистера Родди! А он, простая душа, попался на ее удочку. Мисс Элинор, этой благовоспитанной молодой леди, конечно, и в голову не могло прийти, что творится за ее спиной. Но мужчины все одинаковы: их ничего не стоит поймать на лесть и смазливую мордашку.

 Пуаро вздохнул.

 – У нее, наверное, были поклонники и из ее собственной среды?

 – Разумеется, были. Например, Тэд, сын Руфеуса Бигланда, симпатичный парень, таких поискать. Но нет, наша благородная леди слишком для него хороша! Тошно было смотреть на это ее жеманство!

 – Неужели его не задевало ее пренебрежение? – спросил Пуаро.

 – Еще как задевало. Он ее упрекал в том, что она строит куры мистеру Родди. Это я точно знаю. Я не виню бедного юношу – он так переживал!

 – Я тоже ему сочувствую, – поддержал ее Пуаро. – Вы чрезвычайно меня порадовали, миссис Бишоп. Некоторые люди обладают искусством в нескольких словах дать ясную и четкую характеристику. Это великий дар! Теперь наконец я получил точный портрет Мэри Джерард.

 – Я вовсе не собиралась в чем-то ее упрекать, – подчеркнула миссис Бишоп. – Как можно! Ведь она умерла. Но совершенно очевидно, что именно она явилась причиной многих бед!

 – Интересно, чем бы это кончилось? – тихо проговорил Пуаро.

 – Вот и я говорю! – воскликнула миссис Бишоп. – Поверьте, мистер Пуаро… если бы моя дорогая госпожа не умерла тогда… Да, это меня ужасно потрясло, но теперь я вижу – то было… милосердие Всевышнего. А сложись все иначе, я даже представить не могу, чем это могло кончиться!

 – Что вы имеете в виду? – спросил Пуаро, вызывая ее на дальнейшие откровения.

 Миссис Бишоп со скорбной миной продолжила:

 – Мне приходилось сталкиваться с подобными случаями. Свидетельницей одного была моя собственная сестра – она служила у этих людей… Это когда умер старый полковник Рэндолф и оставил все до последнего пенни не своей бедняжке жене, а особе сомнительного поведения, проживавшей в Нотбурне. И еще мне рассказывали про старую миссис Дейкрес: она оставила все церковному органисту, патлатому юнцу, хотя у нее имелись собственные дети, уже жившие своими семьями.

 – Если я правильно понял, вы полагаете, что миссис Уэлман могла оставить все свои деньги Мэри Джерард?

 – Меня бы это нисколько не удивило, – сказала миссис Бишоп. – Не сомневаюсь, что эта юная особа только этого и добивалась. А если я отваживалась сказать хоть слово, миссис Уэлман была готова снести с меня голову, хотя я прослужила у нее почти двадцать лет. Сколько же в этом мире неблагодарности, мистер Пуаро! Стараешься честно исполнять свой долг – и вот награда!

 – Увы, – вздохнул Пуаро. – Но так уж устроен мир!

 – Однако порок не всегда торжествует, – заметила миссис Бишоп.

 – Вы правы. Мэри Джерард умерла, – согласился Пуаро.

 – Ей воздано по заслугам, и не нам ее судить, – сказала в утешение миссис Бишоп.

 – Обстоятельства ее смерти пока совершенно необъяснимы, – произнес в раздумье Пуаро.

 – Это полиция с ее новомодными идеями! – сказала миссис Бишоп. – Ну разве могла такая благовоспитанная, милая молодая леди из хорошей семьи, как мисс Элинор, кого-нибудь отравить? Старались и меня впутать в это дело, поскольку я говорила, будто она немного странно себя вела!

 – А она действительно странно себя вела?

 – Ну и что? – вопросила миссис Бишоп, и ее бюст заколыхался от негодования. – Мисс Элинор – юная, впечатлительная девушка. Она хотела разобраться в вещах покойной тети, а это всегда так тяжело…

 Пуаро понимающе кивнул.

 – Ей, вероятно, было бы много легче, если бы вы помогли ей.

 – Я хотела, мистер Пуаро, но она наотрез отказалась от моих услуг. О, мисс Элинор всегда была очень сдержанной и гордой. Теперь я сожалею, что не пошла с ней.

 – А у вас не возникло желания последовать за ней в дом? – тихо спросил Пуаро.

 Миссис Бишоп надменно откинула голову.

 – Я не хожу туда, куда меня не приглашают, мистер Пуаро.

 Пуаро выглядел смущенным.

 – К тому же, – пробормотал он, – вас, несомненно, в то утро ждали неотложные дела.

 – Насколько я помню, был очень жаркий день. Стояла жуткая духота. – Она вздохнула. – Я прошлась до кладбища, чтобы положить цветы на могилу миссис Уэлман, как дань уважения, и довольно долго оставалась там. Я просто изнемогала от жары и даже опоздала домой к ленчу. Моя сестра ужасно расстроилась, увидев, в каком я состоянии. Она сказала, что мне ни в коем случае не следовало в такую жару идти на кладбище.

 Пуаро взглянул на нее с восхищением.

 – Завидую вам, миссис Бишоп. Как, должно быть, приятно сознавать, что не в чем себя упрекнуть перед покойной! Представляю, как терзался Родерик Уэлман из-за того, что не зашел в тот вечер к своей тетушке. Хотя, естественно, он не мог знать, что она внезапно умрет.

 – О, тут вы ошибаетесь, мистер Пуаро, – возразила собеседница. – Могу вам точно сказать, что мистер Родди заходил в комнату к тетушке. Я как раз находилась на лестничной площадке. Дело в том, что я услышала, как сестра спускалась по лестнице, и решила на всякий случай зайти к госпоже и посмотреть, не нужно ли ей чего-нибудь. Вы ведь знаете, каковы эти сестры: им главное посплетничать со служанками или же то и дело донимать их своими просьбами. Не то чтобы сестра Хопкинс была хуже этой рыжей ирландки. Ну разве что любит почесать язык – сплошное от нее беспокойство! Ну так вот, я лишь хотела убедиться, что все в порядке, и смотрю – мистер Родди проскользнул в спальню миссис Уэлман. Узнала она его или нет, про то мне неведомо – но, во всяком случае, ему не в чем себя упрекнуть!

 – Это хорошо, – сказал Пуаро, – а то ведь, кажется, он человек чересчур впечатлительный.

 – Да нет, просто он немного чудаковатый. Всегда был таким.

 – Миссис Бишоп, вы, как я понял, женщина весьма проницательная, – сказал Пуаро. – Я очень высоко ценю ваше мнение. Как вы думаете, что все-таки послужило причиной смерти Мэри Джерард?

 – Думаю, как раз это совершенно ясно! – хмыкнула миссис Бишоп. – Недоброкачественный паштет, купленный у Эббота. Эти банки пылятся у него на полках месяцами! Моя двоюродная сестра однажды чуть не умерла, отведав консервированных крабов.

 – А что вы скажете по поводу морфина, обнаруженного в ее теле?

 – Относительно морфина мне ничего не известно, – важно объявила мисс Бишоп. – Зато я знаю, какие бывают врачи: только попроси их что-нибудь найти – и они уж непременно это отыщут. Мало им, видите ли, испорченного рыбного паштета!

 – А вы не думаете, что она могла покончить с собой? – спросил Пуаро.

 – Мэри? – снова хмыкнула миссис Бишоп. – Ни в коем случае. Она ведь задумала женить на себе мистера Родди! Чтоб она совершила самоубийство? Никогда!

Глава 5

 Поскольку было воскресенье, Эркюль Пуаро нашел Тэда Бигланда на ферме отца.

 Вызвать Тэда Бигланда на откровенный разговор не составило труда. Он, видимо, даже обрадовался возможности излить душу.

 – Так вы пытаетесь найти того, кто отравил Мэри? – задумчиво проговорил он. – Это тайна, покрытая мраком, точно.

 – А вы, значит, не верите, что ее убила мисс Карлайл?

 Тэд Бигланд нахмурился и стал похож на озадаченного ребенка.

 – Мисс Элинор – леди, – медленно проговорил он. – Она такая… ну, просто невозможно представить, чтобы она могла кому-либо причинить страдание. Вы понимаете, что я хочу сказать. Да и мыслимое ли это дело, сэр, чтобы такая милая молодая леди сотворила что-нибудь подобное?

 – Нет, конечно… – кивнул, соглашаясь, Эркюль Пуаро. – Но когда речь идет о ревности…

 Он замолчал, вглядываясь в пригожее лицо молодого белокурого гиганта.

 – О ревности? – удивился Тэд Бигланд. – Я знаю, что такое случается, но ведь это обычно бывает с парнями, когда какой-нибудь из них напьется и уже не помнит себя от бешенства. Но леди Элинор… такая милая, такая спокойная… чтобы она…

 – Но Мэри Джерард мертва… – прервал его Пуаро. – И умерла она не своей смертью. Нет ли у вас каких-нибудь предположений… или фактов, которые помогли бы мне отыскать убийцу?

 Парень лишь покачал головой.

 – Здесь что-то не так. Это невозможно, понимаете… Просто невозможно, чтобы кто-нибудь посмел убить Мэри. Она была… она была как цветок.

 И внезапно на какой-то миг, как при яркой вспышке молнии, Эркюль Пуаро по-новому увидел покойную девушку. «Она была как цветок…» В этих неловких, с трудом найденных словах Мэри Джерард снова была живой и цветущей.

 И внезапно он тоже ощутил горькое чувство утраты, гибели чего-то бесконечно милого и нежного.

 В его голове одна за другой проносились фразы, сказанные о девушке разными людьми. Питером Лордом: «Она была милое дитя». Сестрой Хопкинс: «Она могла 

бы сниматься в кино». Миссис Бишоп: «Тошно было видеть это ее жеманство». И теперь вот эти последние слова, перекрывавшие все остальные, произнесенные с тихим изумлением: «Она была как цветок».

 – Но тогда… – Эркюль Пуаро умолк и широко развел руки – абсолютно неанглийским жестом…

 Тэд Бигланд кивнул. В его глазах застыло немое страдание – взгляд раненого животного…

 – Я понимаю, сэр. Я знаю, что вы правы. Она умерла не своей смертью. Но я подумал…

 Он не стал продолжать.

 – Что? – спросил Пуаро.

 – Я подумал… а что, если это все же был несчастный случай?

 – Несчастный случай? И что же это за несчастный случай такой?

 – Понимаю, сэр. Понимаю, что это звучит бессмысленно. Но я вот все думаю и думаю, и мне кажется, что это какая-то случайность. Что-то, что не должно было произойти или произошло по ошибке. Ну, в общем, несчастный случай.

 Он умоляюще посмотрел на Пуаро, смущенный тем, что не способен ясно выразить свою мысль.

 Некоторое время Пуаро обдумывал услышанное. Потом он проговорил:

 – Так вот, значит, что вы чувствуете. Это интересно.

 – Я понимаю, что вам нужно что-то определенное, – виновато проговорил Тэд Бигланд. – Но я не могу сказать «как» и «почему». Я просто чувствую.

 – Чувство иногда самый лучший подсказчик… – заметил Пуаро. – Надеюсь, вы меня простите, если я затрону больную тему, но я хотел бы знать: вы очень любили Мэри Джерард?

 На смуглом лице молодого человека проступил густой румянец.

 – Да об этом знает вся округа, – признался Тэд.

 – Вы собирались жениться на ней?

 – Да.

 – Но она… не хотела?

 Тэд помрачнел. С трудом сдерживая гнев, он ответил:

 – Люди не должны вмешиваться в жизнь других, даже из добрых побуждений. Все эти школы и поездки за границу! Они изменили Мэри. Я не хочу сказать, что это ее испортило или что она стала задаваться, – ничего подобного. Но это все… ну, сбило ее с толку. Она перестала понимать, где ее место. Она была… ну, грубо говоря, слишком хороша для меня. Но, однако, еще недостаточно хороша для настоящего джентльмена вроде мистера Уэлмана.

 Наблюдая за выражением его лица, Пуаро спросил:

 – Вам не нравится мистер Уэлман?

 Тэд Бигланд ответил с явной неохотой:

 – А с какой стати он должен мне нравиться? Вообще-то я ничего против него не имею. В общем и целом он слабак. Я мог бы поднять его одной рукой и переломить пополам. Мозги у него, видать, имеются… Но это вряд ли поможет ему, если, например, сломается автомобиль. Вы можете знать принцип движения автомобиля, но вы все равно останетесь беспомощным, как младенец, когда всего-то и требуется, что вытащить магнето и прочистить контакты.

 – Вы, надо думать, работаете в гараже?

 Тэд Бигланд кивнул.

 – У Хендерсона, вниз по дороге.

 – Вы были там – в то утро, когда это случилось?

 – Да, проверял машину одного джентльмена. Где-то произошла закупорка, и я никак не мог обнаружить, где именно. Погонял ее малость. Теперь так странно вспоминать об этом. День был прекрасный, жимолость еще цвела… Мэри любила жимолость. До ее отъезда за границу мы часто с ней ходили рвать цветы…

 И вновь на его лице появилось выражение удивления и какой-то детской растерянности.

 Эркюль Пуаро молчал.

 Тэд наконец немного пришел в себя.

 – Простите, сэр, – сказал он, – забудьте, что я говорил о мистере Уэлмане. Меня бесило то, что он увивался вокруг Мэри. Я хотел, чтобы он оставил ее в покое. Она ему не подходила… на самом деле.

 – Вы думаете, он ей нравился? – поинтересовался Пуаро.

 Тэд Бигланд опять нахмурился.

 – Я не знаю… По-настоящему – нет. А может, и да. Ничего не могу сказать.

 – А может, у нее был еще какой-то мужчина? – спросил Пуаро. – Может, она кого-нибудь встретила за границей?

 – Не могу сказать, сэр. Мэри вроде бы ни о ком не говорила.

 – А какие-нибудь враги… здесь, в Мейденсфорде?

 – Враги? Здесь? – Он покачал головой. – Никто ее так уж хорошо не знал. Но всем она нравилась.

 – А экономке в Хантербери, миссис Бишоп, она тоже нравилась? – спросил Пуаро.

 Тэд неожиданно расплылся в улыбке:

 – А, да это просто ревность! Этой даме не нравилось, что миссис Уэлман уделяет Мэри столько внимания.

 – А Мэри была счастлива здесь? Она любила миссис Уэлман?

 – Была бы счастлива, – проговорил Тэд Бигланд, – если бы ее оставили в покое. Я имею в виду сестру Хопкинс. Это она упорно вбивала ей в голову, что нужно зарабатывать на жизнь и ехать учиться на массажистку.

 – Но она все же любила Мэри?

 – О да, безусловно любила, но она из тех, кто лучше вас знает, что вам требуется.

 – Предположим, сестре Хопкинс что-то известно… – стал рассуждать Пуаро, – что-то такое, например, что могло бы выставить Мэри в неприглядном свете, как, по-вашему, хранила бы она это в секрете?

 Тэд Бигланд удивленно посмотрел на него:

 – Я что-то не очень хорошо вас понял, сэр.

 – Как вы думаете, если бы сестра Хопкинс знала о Мэри что-нибудь нехорошее, могла бы она попридержать свой язык и не проболтаться?

 – Сомневаюсь, что эта женщина вообще способна держать язык за зубами! – сказал Тэд Бигланд. – Она самая большая сплетница в деревне. Но если бы она и могла попридержать свой язык, так только если бы это касалось Мэри. – Не в силах преодолеть любопытство, он спросил: – Но почему вы спрашиваете об этом?

 – Разговор с тем или иным человеком всегда оставляет определенное впечатление, – ответил Пуаро. – Сестра Хопкинс, казалось, была со мной совершенно честна и откровенна, но у меня возникло такое ощущение – почти уверенность, – что она что-то утаивает. Вовсе не обязательно что-то важное. Возможно, это не имеет никакого отношения к преступлению. Однако она явно что-то скрывает. И сдается мне, что это что-то каким-то образом бросило бы тень на репутацию Мэри Джерард…

 Тэд лишь беспомощно покачал головой.

 – Ну что ж. Придет время – и я узнаю, в чем дело, – со вздохом утешил себя Пуаро.

Глава 6

 Пуаро пытливо вглядывался в удлиненное выразительное лицо Родерика Уэлмана.

 Видимо, нервы Родди были на пределе. Руки подрагивали, глаза воспаленные, голос – хриплый и раздраженный.

 Взглянув на визитную карточку, он сказал:

 – Разумеется, мне знакомо ваше имя, мосье Пуаро. Но мне непонятно, почему доктор Лорд думает, что вы можете как-то помочь! И вообще, ему-то что до всего этого? Он лечил мою тетушку, но, в сущности, он совершенно посторонний нам с Элинор человек. Мы никогда не видели его до нашего к ней предпоследнего визита. Вероятно, заниматься делами такого рода – обязанность Седдона?

 – Формально это так, – ответил Пуаро.

 – Я бы не сказал, что Седдон вселил в меня надежду, – удрученно продолжил Родди. – Он настроен чрезвычайно мрачно.

 – Так уж у юристов заведено.

 – Но все же, – сказал Родди, чуть оживившись, – мы заполучили Балмера. Говорят, он среди адвокатов занимает довольно видное положение.

 – У него репутация адвоката, берущегося за безнадежные дела, – сказал Пуаро.

 Родди вздрогнул.

 – Надеюсь, вам не будет неприятно, если я попытаюсь помочь мисс Элинор Карлайл? – спросил Пуаро.

 – Нет, что вы, конечно нет. Но…

 – Но что я могу сделать? Вы это хотели сказать?

 Легкая улыбка пробежала по встревоженному лицу Родди, улыбка неожиданно столь обаятельная, что Пуаро сразу понял, в чем секрет привлекательности этого молодого человека.

 – Вы уж простите меня за грубый скептицизм, – произнес извиняющимся тоном Родди, – но именно это я и хотел спросить. Не буду ходить вокруг да около: чем вы можете помочь?

 – Постараться добраться до истины.

 – Понятно. – В голосе Родди звучало явное сомнение.

 – Возможно, я обнаружу факты, которые помогут обвиняемой, – сказал Пуаро.

 Родди вздохнул:

 – Если бы вам это удалось!

 – Я искренне хотел бы ей помочь, – продолжал Пуаро. – Помогите и вы мне: расскажите, что вы думаете обо всем этом деле.

 Родди встал и начал беспокойно метаться по комнате.

 – Что я могу сказать? Все случившееся так абсурдно, так нелепо! Чтобы Элинор – Элинор, которую я знаю с детских лет! – опустилась до отравления! Это же просто смешно и отдает дешевой мелодрамой! Но как, черт побери, объяснить это присяжным?

 – И вы считаете, что мисс Карлайл не могла совершить ничего подобного? – бесстрастным тоном поинтересовался Пуаро.

 – Ну конечно! Тут просто не о чем говорить! Элинор – утонченное создание, она умеет держать себя в руках, она вообще очень сдержанна, в ее характере нет и намека на жестокость. Она умная, чуткая – никаких низменных страстей. Но эту дюжину тупоголовых присяжных запросто можно заставить поверить во что угодно! И, в конце концов, надо реально оценивать ситуацию: ведь им совершенно наплевать на то, что собой представляет подсудимый; для них главное – показания свидетелей. Факты, факты и еще раз факты! А факты – против нее!

 Эркюль Пуаро задумчиво кивнул.

 – Мистер Уэлман, вы человек умный и крайне восприимчивый. Факты действительно против мисс Карлайл. Но то, что вы о ней говорите – а вы ведь хорошо ее знаете, – никак не вяжется с тем, в чем ее обвиняют. Так что же тогда произошло на самом деле? Что могло случиться?

 Родди горестно развел руками.

 – В этом-то и загвоздка! Просто какая-то чертовщина! Ведь не могла же это сделать медсестра?

 – Она вообще не подходила к блюду с сандвичами – я досконально это проверял, и подсыпать что-то в чай тоже не могла, ведь тогда она и сама бы отравилась. И потом, зачем ей было убивать Мэри?

 – Зачем вообще кому-то понадобилось убить Мэри Джерард! – воскликнул Родди.

 – Вот тут я пока ничего сказать не могу, – признался Пуаро. – Никто не желал смерти Мэри Джерард. (Мысленно он добавил: «За исключением Элинор Карлайл».) Из чего должен следовать логический вывод: Мэри Джерард никто не мог убить! Но это, увы, не так. Она не просто умерла, она была убита! – И он чуть-чуть напыщенно процитировал:
Могила домом стала ей,
И свет во мне погас.

– Простите?

 – Вордсворт, – пояснил Эркюль Пуаро. – Я часто его перечитываю. Быть может, эти строки выражают то, что вы чувствуете?

 – Я? – Родди принял гордый и неприступный вид.

 – Виноват… вы уж меня простите! – попросил Пуаро. – Очень трудно быть детективом и оставаться при этом истинным сагибом^[28]. У вас, у англичан, существует одно очень удачное выражение: «Есть вещи, о которых не говорят». Увы, детективу приходится о них говорить! Он вынужден задавать вопросы, вынужден вмешиваться в личную жизнь людей, в их чувства!

 – Неужели это столь необходимо?

 – Ну а как иначе прикажете уяснить положение дел? – решительно, но несколько смущенно спросил Пуаро. – Так что давайте быстренько отделаемся от неприятных тем, и тогда можно будет больше к ним не возвращаться. Для многих тут не секрет, мистер Уэлман, что вы были увлечены Мэри Джерард. Вы подтверждаете это?

 Родди рывком поднялся и, подойдя к окну, стал теребить кисть шторы.

 – Да, – наконец произнес он.

 – Вы были в нее влюблены?

 – Видимо, да.

 – И ее смерть разбила ваше сердце…

 – Я… я полагаю… я имею в виду… ну, в самом деле, мосье Пуаро…

 Он повернулся – сплошной комок нервов, страшно уязвимое, загнанное существо…

 – Если бы вы мне могли рассказать… только чтобы прояснить ситуацию… лучше бы нам сразу покончить с этим.

 Родди Уэлман опустился в кресло и, не глядя на Пуаро, заговорил резкими, отрывистыми фразами:

 – Это… трудно объяснить. Да и надо ли?

 – Ну нельзя же постоянно прятаться от жизни и от – увы! – неизбежных неприятностей! Вы сказали, что «видимо» влюбились в девушку. Вы что, в этом не уверены?

 – Я не знаю… Она была так хороша… Как сама мечта, как сон… Да-да, именно мечта! Что-то совсем нереальное! Все это… когда я впервые ее увидел… мое… ну, мое увлечение ею… Это было похоже на какое-то безумие! А теперь… теперь все прошло… Будто ничего такого и не происходило.

 – Понимаю… – кивнув, сказал Пуаро и добавил: – Вас ведь не было в Англии, когда она умерла?

 – Да, я уехал за границу девятого июля и вернулся первого августа. Телеграмма Элинор следовала за мной из города в город. И как только я ее все-таки получил – сразу помчался домой.

 – Это известие, наверное, было для вас большим потрясением. Ведь у вас к этой девушке было серьезное чувство.

 – Ну почему так происходит? – В голосе Родди прозвучали горечь и гнев. – Ни с того ни с сего на тебя вдруг такое обрушивается… То, чего ты просто не мог представить!

 – Увы, такова жизнь! – изрек Пуаро. – Она не позволяет нам устраиваться так, как нам удобно. Она не позволяет нам укрыться от эмоций и подчиняться исключительно разуму, а не сердцу! Мы не можем приказать себе: «Я буду чувствовать то-то и то-то, и не больше». Жизнь, мистер Уэлман, отнюдь не всегда логична!

 – Похоже на то… – тихо согласился Родерик Уэлман.

 – Весеннее утро, девичье лицо – и весь твой привычный образ жизни летит к черту. – Родди вздрогнул. А Пуаро уточнил: – Иногда нас привлекает не только лицо, но какое-то внутреннее обаяние. Что вы знали о Мэри Джерард, мистер Уэлман?

 – Что я о ней знал? – грустно переспросил Родди. – Не так уж много, теперь я это понимаю. Она была милой и, как мне кажется, нежной… но, в сущности, я ничего о ней не знаю, ничего… Вот почему, наверное, я не ощущаю ее потери…

 Его враждебность и настороженность теперь исчезли. Он говорил просто и естественно. Эркюль Пуаро всегда умел мастерски преодолевать недоверие собеседника. Родди, казалось, даже почувствовал некоторое облегчение, получив возможность отвести душу.

 – Милая… нежная… не очень умная. По-моему, впечатлительная и добрая. И еще в ней была утонченность, которую не ожидаешь найти у девушки из ее сословия.

 – Некоторые девушки, часто сами того не желая, наживают себе врагов. О ней такое можно сказать?

 Родди решительно замотал головой.

 – Нет-нет! Даже представить невозможно! Я имею в виду, чтобы кто-то настолько ее не любил. Ну разве что могли завидовать – но это совсем другое.

 – Завидовать? – оживился Пуаро. – Значит, по-вашему, зависть была?

 – Наверное, судя по тому письму, – рассеянно проговорил Родди.

 – И что же это за письмо?

 – Да так, ничего особенного, – отмахнулся с досадой Родди.

 – И все-таки? – настаивая Пуаро.

 – Анонимное письмо, – неохотно ответил Родди.

 – Когда оно пришло? Кому было адресовано?

 Родди пришлось все ему рассказать.

 – Весьма любопытно. И могу я взглянуть на это письмо? – спросил Эркюль Пуаро.

 – Боюсь, что нет. По правде говоря, я его сжег.

 – Ах вот оно что… Но почему вы это сделали, мистер Уэлман?

 – По-моему, вполне естественная реакция, – холодно заметил Родди.

 – И из-за этого письма вы и мисс Карлайл поспешили в Хантербери?

 – Почему поспешили? Просто поехали.

 – Но какую-то тревогу вы все-таки испытывали, верно?

 – Я бы этого не сказал, – еще более сухо сказал Родди.

 – Но почему? – удивился Пуаро. – Ведь наследство, на которое вы так рассчитывали, могло оказаться в чужих руках! Вас не могло не встревожить это известие! Ведь это касалось ваших денег, а это, согласитесь, серьезный повод для беспокойства.

 – Ну не настолько уж серьезный, не в деньгах было дело.

 – Ваше бескорыстие просто изумляет!

 Родди покраснел.

 – Нет, конечно, деньги тоже были для нас важны. Но прежде всего мы хотели повидать нашу тетю, чтобы убедиться, что с нею все в порядке.

 – Итак, вы и мисс Карлайл поехали к тетушке. Вскоре с ней случился второй удар. И вы снова к ней едете. Тогда она все-таки пожелала написать завещание – чего никак не хотела делать раньше. Однако ночью она умирает – как раз накануне того дня, когда должен был приехать ее поверенный. Умирает, возможно, очень кстати для мисс Карлайл.

 – Послушайте, на что вы намекаете? – Лицо Родди полыхало гневом.

 Ответ Пуаро напоминал молниеносную массированную атаку:

 – Когда речь шла о смерти Мэри Джерард, вы сказали мне, мистер Уэлман, что мотив преступления, приписываемый Элинор Карлайл, абсурден, что она – выше низменных страстей. Но теперь, когда вы рассказали про письмо, возникает совершенно иная интерпретация событий. Ясно, что у Элинор Карлайл было основание опасаться, что ее могут лишить наследства в пользу другого человека. Анонимка ее насторожила, а то, что пыталась сказать ей лишившаяся дара речи миссис Уэлман, лишь подтвердило ее страхи. Внизу, в холле, находился саквояж с лекарствами. Вытащить оттуда трубочку с морфином было совсем несложно. Кроме того, я выяснил, что, пока вы с сестрами обедали, она оставалась с больной наедине…

 – Боже милосердный, мосье Пуаро, что вы такое говорите? – воскликнул Родди. – Элинор убила тетю Лору?! Что за бредовая идея!

 – Вам известно, что сделан запрос на эксгумацию тела миссис Уэлман?

 – Да, известно. Но они ничего не обнаружат!

 – Вы полагаете?

 – Я уверен, – твердо сказал Родди.

 Пуаро покачал головой.

 – А я совсем не уверен. К тому же, как вы знаете, в тот момент смерть была выгодна лишь одному человеку…

 Родди сел. Лицо его побелело, его била мелкая дрожь.

 – Я думал… вы на ее стороне… – с трудом выговорил он, глядя в глаза Пуаро.

 – На чьей бы стороне я ни был, я не могу пренебрегать фактами! Я полагаю, что вы, мистер Уэлман, слишком долго позволяли себе закрывать глаза на многие неприятные моменты.

 – Какой смысл терзать себе душу всякими мерзостями?

 – Порою это необходимо… – назидательно сказал Пуаро. И, помедлив, продолжил: – Существует вероятность того, что ваша тетя отравлена морфином. Что, если это так?

 – Не знаю. – Родди беспомощно покачал головой.

 – А вы все же постарайтесь подумать. Кто мог дать ей морфин? Вы же не станете отрицать, что наилучшие возможности для этого были у Элинор Карлайл?

 – А у медсестер разве их не было?

 – Конечно, это могла сделать любая из них. Однако сестра Хопкинс была очень обеспокоена исчезновением трубочки с морфином и сразу же сказала об этом своей напарнице. Зачем ей было привлекать внимание к пропаже морфина, если она была причастна к смерти больной? Ведь свидетельство о смерти было уже подписано. Возможно, она еще понесет наказание за проявленную небрежность. Ну а уж если она сама и ввела миссис Уэлман морфин, то обсуждать с кем-то его пропажу – полное сумасшествие. И потом – какая ей выгода от смерти миссис Уэлман? Равно как и сестре О’Брайен. Она тоже могла ввести морфин миссис Уэлман, похитив его из чемоданчика сестры Хопкинс; но спрашивается – зачем?

 – Ваши доводы вполне резонны, – согласился Родди.

 – Ну а теперь поговорим о вас, – заявил Пуаро.

 – Обо мне? – Родди вздрогнул, как пришпоренный конь.

 – А почему нет? Вы ведь тоже могли похитить морфин и дать его миссис Уэлман! Вы же оставались с ней наедине в ту ночь, пусть совсем ненадолго. Однако опять возникает вопрос: зачем вам это было нужно? Ведь если бы она осталась жива и написала завещание, возможно, что и вы были бы в нем упомянуты. Стало быть, и у вас не было мотива. Он был только у двоих.

 Глаза Родди заблестели.

 – У двоих?

 – Да. Во-первых – у Элинор Карлайл.

 – А во-вторых?

 – А во-вторых, у автора анонимного письма.

 На лице Родди отразилось недоверие.

 – Тот, кто написал это письмо, ненавидел Мэри Джерард или, по крайней мере, не любил ее, и он был, так сказать, на вашей с мисс Карлайл стороне. То есть этот благожелатель определенно не хотел, чтобы Мэри Джерард получила что-нибудь от вашей тетушки. Ну а теперь скажите мне, мистер Уэлман, кто, по-вашему, мог бы написать это письмо?

 – Не представляю. Письмо было совершенно безграмотное, с массой ошибок, на дешевой бумаге.

 – Это ничего не значит! – отмахнулся Пуаро. – Написать его мог и образованный человек, просто боялся, что вы догадаетесь, кто он. Потому мне и жаль, что письмо не сохранилось. Образованные люди, как бы они ни старались изобразить из себя безграмотных, обычно непременно хоть чем-то себя выдадут.

 – Мы с Элинор подумали, что это, вероятно, кто-то из прислуги, – не очень уверенно сказал Родди.

 – Ну а конкретно вы кого-нибудь подозревали?

 – Нет, никого.

 – А вы не думаете, что это могла написать миссис Бишоп, экономка?

 Родди явно был ошеломлен подобным предположением.

 – Что вы, конечно нет… Такая респектабельная дама, просто воплощение правил приличия. Она пишет красивым, хотя и несколько высокопарным слогом, употребляя сложные обороты. К тому же, я уверен, она бы никогда…

 Стоило ему на миг замешкаться, как Пуаро тут же воспользовался паузой:

 – Но она не любила Мэри Джерард!

 – Скорее всего. Хотя лично я ничего такого не замечал.

 – Но, быть может, мистер Уэлман, вы вообще не слишком наблюдательны?

 – А вы не думаете, мосье Пуаро, что тетя могла принять морфин сама?

 – Это, конечно, мысль, – согласился Пуаро.

 – Вы ведь знаете, что тетю очень тяготила… ее беспомощность. Она частенько говаривала, что предпочла бы умереть.

 – Но не могла же она встать с постели, спуститься по лестнице и достать из саквояжа трубочку с морфином!

 – Она-то не могла, – задумчиво проговорил Родди. – Но это мог сделать для нее кто-нибудь другой.

 – И кто же?

 – Ну хотя бы одна из сестер.

 – Нет, это исключено. Обе они слишком хорошо знают, какими это чревато последствиями! Только не они!

 – Значит – кто-то еще…

 Родди хотел что-то добавить, но передумал.

 – Вы, кажется, что-то вспомнили? – тихо спросил Пуаро.

 – Да… но… – нерешительно забормотал Родди.

 – Вы сомневаетесь, стоит ли говорить об этом мне?

 – В общем, да…

 – Ну и когда мисс Карлайл высказала вам свою точку зрения? – спросил Пуаро, и странная улыбка тронула уголки его рта.

 – Ей-богу, вы колдун! Когда высказала? В поезде, когда мы ехали к тете. Как вы знаете, мы получили телеграмму с сообщением о том, что у тети Лоры случился второй удар. Элинор сказала тогда, что ей ужасно жаль тетю: ведь она, бедная, и так слишком страдала из-за своей болезни, а теперь, когда она станет еще более беспомощной, жизнь ее превратится в настоящий ад. «Людей следует избавлять от страданий, если они сами того хотят» – вот ее слова.

 – И что вы ей ответили?

 – Я согласился с ней.

 – Только что, – начал Пуаро, и тон его был очень строгим, – вы отвергли с возмущением мое предположение о том, что мисс Карлайл убила вашу тетю из-за денег. Ну а вероятность того, что она могла убить миссис Уэлман из чувства сострадания, вы также отвергаете?

 – Я… я… я не могу… – бормотал Родди.

 Пуаро наклонил голову.

 – Да, я думал… я был уверен, что вы ответите именно так.

Глава 7

 В конторе «Седдон, Блэтеруик и Седдон» Эркюля Пуаро приняли с величайшей настороженностью, чтобы не сказать – с недоверием.

 Мистер Седдон, поглаживая указательным пальцем свой тщательно выбритый подбородок, изучал детектива, не сводя с него пытливых серых глаз.

 – Ваше имя, мосье Пуаро, конечно, мне знакомо. Но я никак не пойму, кому потребовалось ваше участие в этом деле.

– Я действую, мосье, в интересах вашей клиентки, – пояснил Пуаро.

 – Вот оно что! И кто же именно… э… пригласил вас выступить в этом качестве?

 – Я здесь по просьбе доктора Лорда.

 Брови мистера Седдона взлетели вверх.

 – Ах так! Но это, насколько я понимаю, совершенно не соответствует принятым правилам. Ведь доктор Лорд, по моим сведениям, вызывается в суд в качестве свидетеля обвинения.

 – Разве это так важно? – пожал плечами Эркюль Пуаро.

 – Проведение защиты мисс Карлайл – обязанность нашей фирмы. И я, по правде говоря, не вижу необходимости приглашать помощника со стороны.

 – Видимо, потому, что доказать невиновность вашей клиентки очень легко? – поинтересовался Пуаро.

 Мистер Седдон вздрогнул, и на его вежливо-равнодушном лице отразился гнев.

 – Это совершенно неуместный вопрос, совершенно неуместный.

 – Против вашей клиентки выдвинуты очень серьезные обвинения… – заметил Пуаро.

 – Просто не представляю, мосье Пуаро, откуда вам это известно.

 – Хотя я пришел сюда по просьбе доктора Лорда, однако у меня есть записка и от мистера Уэлмана. – Пуаро с легким поклоном протянул записку.

 Мистер Седдон, быстро пробежав ее глазами, неохотно признал:

 – Это, разумеется, в корне все меняет. Итак, мистер Уэлман берет на себя ответственность за защиту мисс Карлайл. Мы действуем по его просьбе. – С нескрываемой брезгливостью он добавил: – Наша фирма очень редко берется за… э… уголовные дела, но я счел своим долгом перед моей… э… покойной клиенткой… обеспечить защиту ее племянницы. Должен сообщить, что мы уже поручили защиту сэру Эдвину Балмеру, королевскому адвокату.

 Пуаро вдруг иронично усмехнулся:

 – И вы не постоите за расходами. Что и говорить, защитник – лучше не придумаешь.

 Взглянув на него поверх очков, мистер Седдон пробормотал:

 – Но помилуйте, мосье Пуаро…

 Пуаро перебил его:

 – Да поймите же вы! Никакое красноречие, никакие призывы к милосердию не спасут вашу клиентку. Этого мало.

 – Что же вы посоветуете? – сухо осведомился мистер Седдон.

 – То же, что и всегда: искать истину.

 – Я не против.

 – Но поможет ли нам истина в этом деле?

 – Еще одно неуместное замечание, – резко отозвался мистер Седдон.

 – У меня есть несколько конкретных вопросов, на которые мне хотелось бы получить ответы, – сказал Пуаро.

 – Разумеется, я не могу обещать, что отвечу на все ваши вопросы без согласия моей клиентки, – предупредил мистер Седдон.

 – Я понимаю. – Пуаро, помедлив, спросил: – Были ли враги у Элинор Карлайл?

 Легкое удивление промелькнуло на лице мистера Седдона:

 – Насколько я знаю – нет.

 – Составляла ли когда-нибудь покойная миссис Уэлман завещание?

 – Никогда. Постоянно откладывала это на потом.

 – А Элинор Карлайл – она сделала завещание?

 – Да.

 – Недавно? После смерти тети?

 – Да.

 – Кому она завещала свое состояние?

 – Это вопрос конфиденциальный, мосье Пуаро. Я не могу ответить на него без разрешения своей клиентки.

 – Тогда мне придется поговорить с вашей клиенткой.

 Мистер Седдон холодно улыбнулся.

 – Боюсь, это будет нелегко.

 Пуаро встал и взмахнул рукой.

 – Для Эркюля Пуаро трудностей не существует.

Глава 8

Главный инспектор Марсден встретил его приветливо.

 – Ну, мосье Пуаро, пришли, чтобы наставить меня на путь истинный в отношении одного из моих дел?

 – Нет-нет, что вы, – протестующе пробормотал Пуаро. – Меня привело к вам исключительно любопытство.

 – Буду только рад удовлетворить его. Так какое именно дело вас интересует?

 – Элинор Карлайл.

 – Понятно. Девушка, которая отравила Мэри Джерард. Суд состоится через две недели. История действительно прелюбопытная. Кстати, она и старушку отправила на тот свет. Окончательного решения еще нет, но, по-моему, сомневаться здесь не приходится. Отравила морфином. Хладнокровная особа. И глазом не моргнула ни во время ареста, ни после. Ни в чем не признается. Но у нас вполне хватает улик. Ей не выкрутиться.

 – Вы полагаете, это сделала она?

 Марсден, добродушный, умудренный опытом человек, уверенно кивнул.

 – Ни тени сомнения. Положила морфин в верхний сандвич. И надо же было все так точно рассчитать! Очень ловкая девица!

 – И у вас нет сомнений? Совсем нет сомнений?

 – Абсолютно никаких! Виновна – даю стопроцентную гарантию. Приятно чувствовать полную уверенность. Мы тоже ошибаться не любим, как все нормальные люди. Некоторые думают, что нам главное – засудить обвиняемого. Напрасно, совершенно напрасно. В любом случае на сей раз моя совесть чиста.

 – Понятно, – задумчиво проговорил Пуаро.

 Сотрудник Скотленд-Ярда посмотрел на него с любопытством:

 – А у вас имеется какая-нибудь иная информация?

 Эркюль Пуаро медленно покачал головой.

 – Пока нет. Все известные мне факты указывают на то, что Элинор Карлайл виновна.

 – Конечно, виновна. И даже не сомневайтесь, – заявил инспектор Марсден с бодрой уверенностью.

 – Мне хотелось бы ее повидать, – сказал Пуаро.

 Инспектор Марсден снисходительно улыбнулся.

 – Вы ведь с министром внутренних дел, кажется, накоротке. Так что для вас никаких проблем.

Глава 9

 – Ну как дела? – спросил Питер Лорд.

 – Увы, пока ничего хорошего, – ответил Пуаро.

 – Вам ничего не удалось обнаружить? – удрученно спросил доктор.

 – Элинор Карлайл из ревности убила Мэри Джерард… Элинор Карлайл убила свою тетушку, чтобы заполучить ее деньги… Элинор Карлайл убила свою тетушку из сострадания… Мой друг, у вас богатый выбор!

 – Вы несете чепуху! – возмутился Питер Лорд.

 – Неужели?

 Веснушчатое лицо доктора Лорда вспыхнуло гневом.

 – Что все это значит?

 – Вы думаете, это возможно? – спросил Пуаро.

 – Что возможно?

 – Что Элинор Карлайл не в силах была видеть страдания своей тетушки и помогла ей уйти из жизни?

 – Чушь!

 – Разве? Вы ведь сами говорили мне, что старая леди не раз просила вас об этом.

 – Это были просто слова. Она знала, что я не сделаю ничего подобного.

 – Однако эта мысль все-таки приходила ей в голову. Элинор Карлайл, в сущности, могла оказать ей помощь.

 Питер Лорд начал метаться взад и вперед по комнате. Наконец он проговорил:

 – Теоретически это, конечно, возможно. Но Элинор Карлайл уравновешенная, здравомыслящая молодая женщина. Не думаю, что чувство жалости заставило бы ее забыть о риске. Она же знала, насколько опасен подобный поступок. Это могло обернуться обвинением в убийстве.

 – Значит, по-вашему, она бы на это не решилась?

 – Я думаю, что женщина могла бы совершить подобное ради своего мужа, или ради ребенка, или, наконец, ради матери. Но ради тети, пусть и горячо любимой, – едва ли. И по-моему, она решилась бы на такое лишь в крайнем случае – если бы близкий человек действительно испытывал невыносимые страдания.

 – Возможно, вы и правы, – подумав, произнес Пуаро и тут же задал новый вопрос: – Ну а Родерик Уэлман? Он мог из чувства сострадания пойти на такое?

 – У этого кишка тонка! – с пренебрежением бросил Питер Лорд.

 – Не знаю, не знаю! – возразил Пуаро. – Сдается мне, mon cher, что вы недооцениваете этого молодого человека.

 – Ах да, он такой умный, такой рассудительный и прочее, и прочее.

 – Вот именно, – сказал Пуаро. – И у него к тому же есть обаяние… Я это сам почувствовал.

 – Да что вы? А я – чего не заметил, того не заметил. – И уже более серьезно Питер Лорд спросил: – Послушайте, мосье Пуаро, неужели вы ничего не раскопали?

 – Мои изыскания оказались не слишком успешными! Они все время меня приводят к исходному пункту: смерть Мэри Джерард никому не выгодна. И никто не испытывал к ней ненависти – никто, кроме Элинор Карлайл. Остается лишь спросить себя – не было ли ненавистников у самой Элинор Карлайл…

 Доктор Лорд покачал головой.

 – Да нет, насколько мне известно, не было… Вы хотите сказать, что кто-то мог специально все сделать так, чтобы обвинили ее?

 Пуаро кивнул.

 – Разумеется, это далеко не бесспорное допущение и, собственно, в его пользу ничего не говорит… за исключением, я бы сказал, избытка улик…

 Он рассказал доктору об анонимном письме.

 – Понимаете, – подчеркнул Пуаро, – оно сразу же дает основание выдвинуть против нее серьезные обвинения. Ее предупредили, что она вообще может не попасть в завещание тети и все деньги достанутся постороннему человеку, той девушке. И естественно, напрашивается вывод: когда ее тетушка после второго удара попросила вызвать поверенного, Элинор решила, что старая леди должна умереть той же ночью!

 – А как же Родерик Уэлман? – воскликнул Питер Лорд. – Ведь он тоже мог все потерять!

 Пуаро покачал головой.

 – Ничего подобного. Он как раз был заинтересован в том, чтобы старая леди сделала завещание. Без завещания он не получал ничего. Поскольку ближайшей кровной родственницей была Элинор Карлайл.

 – Но он ведь собирался жениться на Элинор! – заметил Питер Лорд.

 – Верно. Но вспомните, что сразу же после смерти миссис Уэлман помолвка была расторгнута, причем по его инициативе.

 Питер Лорд со стоном схватился за голову.

 – Все возвращается опять к ней. Каждый раз!

 – Да. И все же… – Пуаро сделал паузу. – Имеется кое-что еще.

 – Ну же!

 – Маленький фрагмент для решения этой головоломки… И это «кое-что» связано с Мэри Джерард. Мой друг, до вас доходят иногда местные сплетни? Не приходилось ли вам слышать о ней что-нибудь дурное?

 – Что-нибудь дурное о Мэри Джерард? Вы имеете в виду ее характер?

 – Все равно что. Может, какая-нибудь давно забытая история. Какой-нибудь необдуманный поступок с ее стороны. Намек на скандал. Сомнение в ее честности. Какая-нибудь злобная сплетня о ней. В общем… все, что угодно, задевающее ее репутацию…

 Питер Лорд, подумав, проговорил:

 – Надеюсь, вы не собираетесь разрабатывать эту версию… Копаться в личной жизни никому не причинившей зла девушки, выискивая компрометирующие факты? Причем когда ее уже нет на свете и она не может защитить себя… Не верю, что вы на такое решитесь!

 – Выходит, она была подобна сэру Галааду^[29], только в женском обличье? Воплощение добродетели?

 – Насколько мне известно, именно так. Я никогда не слышал о ней никаких сплетен.

 – Только не подумайте, друг мой, что я собираюсь искать грязь там, где ее нет… – мягко произнес Пуаро. – Отнюдь… Однако добрейшая сестра Хопкинс не слишком-то способна скрывать свои чувства. Она любила Мэри и явно не хочет, чтобы некое обстоятельство стало известно посторонним; а значит, это факт достаточно скандальный, и она боится, что я его все-таки раскопаю. Этот факт, по ее словам, никак не связан с преступлением. По ее мнению, убийство совершила Элинор Карлайл. Следовательно, этот неведомый нам пока факт, каким бы он ни был, к Элинор Карлайл отношения не имеет – ее бы она щадить не стала. Как видите, друг мой, мне просто необходимо досконально все разузнать. Ибо вполне вероятно, что Мэри очень мешала кому-то еще, и у этого неизвестного нам лица были причины желать ее смерти.

 – Но в таком случае, по всей вероятности, сестра Хопкинс должна была бы обо всем догадаться, – заметил Питер Лорд.

 – Сестра Хопкинс – сообразительная женщина – в определенных пределах, но ее серые клеточки вряд ли могут тягаться с моими. Возможно, она попросту не замечает того, что сразу бросилось бы в глаза Эркюлю Пуаро!

 – Сожалею, но у меня нет никаких сведений о Мэри, – сказал, покачав головой, Питер Лорд.

 Пуаро в раздумье проговорил:

 – Тэд Бигланд тоже ничего не знает, хотя и прожил здесь всю свою жизнь. И у миссис Бишоп ничего не удалось разузнать. Уж она-то, если бы ей было известно о Мэри что-либо компрометирующее, сразу бы это выложила! Eh bien, остается последняя надежда.

 – На кого же?

 – Я сегодня же повидаюсь с другой медсестрой – О’Брайен.

 – Вряд ли она осведомлена о всяких местных событиях, тем более давних, – усомнился Питер Лорд. – Она появилась здесь всего лишь месяца два назад.

 – Да, конечно. Но мы с вами знаем, что у сестры Хопкинс длинный язык. Она не разносила сплетни по деревне, щадя репутацию Мэри. Но едва ли она могла бы удержаться хотя бы от намеков в разговорах со своей напарницей, тем более что та не из этих мест. Так что сестра О’Брайен может кое-что знать.

Глава 10

Сестра О’Брайен тряхнула своей рыжеволосой головой и широко улыбнулась маленькому человечку, сидевшему напротив нее за чайным столом.

 «Какой он забавный, – размышляла она, – а глаза зеленые, как у кота. Однако доктор Лорд говорит, что у него ума палата!»

 – Приятно встретить человека, пышущего здоровьем и жизненной энергией, – заявил Пуаро. – Не сомневаюсь, что ваши пациенты быстро встают на ноги.

 – Да уж, я не из тех, кто напускает на себя унылый вид, – согласилась она. – И почти все мои пациенты, слава богу, умирать не торопятся.

 – Согласитесь, однако, что в случае с миссис Уэлман смерть оказалась просто божьей милостью.

 – И не говорите! Бедняжка так мучилась! – Сестра О’Брайен многозначительно взглянула на Пуаро. – Вы ведь об этом хотели со мной потолковать? Я слышала, что ее хотят откапывать.

 – А у вас не возникло тогда никаких подозрений?

 – Совершенно никаких… хотя действительно – у доктора Лорда в то утро было такое странное выражение лица, да и гонял он меня туда-сюда за разными вещами – в которых вовсе и не нуждался! Но свидетельство о смерти все же подписал.

 – У него были основания… – начал было Пуаро, но она не дала ему договорить.

 – Конечно. Но он правильно поступил. Кому это нужно – задевать чувства семьи? И ведь если врач ошибется и его подозрения не подтвердятся, с карьерой, считай, покончено. Кто станет его после этого приглашать? Доктор должен держать ухо востро и действовать наверняка!

 – Есть предположение, что миссис Уэлман совершила самоубийство.

 – Это она-то? При том, что не могла даже пошевелиться? Ну разве что капельку приподнимать руку.

 – А никто не мог ей помочь?

 – А… понимаю, о чем вы: мисс Карлайл, мистер Уэлман или, быть может, Мэри Джерард?

 – А почему бы нет?

 Сестра О’Брайен энергично покачала головой.

 – Они бы не осмелились – никто из них!

 – Возможно, вы и правы, – согласился Пуаро и тут же спросил: – Когда сестра Хопкинс хватилась трубочки с морфином?

 – В то самое утро. «Уверена, что взяла ее с собой», – сказала она. Ну то есть даже не сомневалась, что положила трубочку в саквояж, но знаете, как это бывает, когда вас что-то смущает, и в конце концов она уговорила себя, что оставила морфин дома.

 – И даже после этого вы ничего не заподозрили? – пробормотал Пуаро.

 – Абсолютно ничего! Мне и в голову не приходило, что здесь что-то не так! Ведь даже и сейчас ничего не доказано. Одни только подозрения.

 – А то, что трубочка исчезла, не насторожило вас с сестрой Хопкинс?

 – Ну почему же… Помню, я подумала недоброе, когда мы сидели с ней в кафе «Голубая синица». Да и она была как на иголках. Я поняла, что она догадалась, о чем я думаю. «А может, я положила эту трубочку на край каминной доски и она скатилась в корзину для мусора?» – спросила она тогда. «Да, на самом деле, видимо, так оно и было», – ответила я ей. И ни она, ни я ни слова о том, что было у нас на уме, и о том, что мы обе перепугались.

 – А что вы думаете теперь?

 Сестра О’Брайен сказала:

 – Если в теле миссис Уэлман обнаружат морфин, тогда отпадут последние сомнения в том, кто его взял и зачем… Хотя лично я ни за что не поверю, что мисс Карлайл спровадила старую леди на тот свет, пока не докажут, что морфин действительно есть.

 – А в том, что Элинор Карлайл убила Мэри Джерард, вы не сомневаетесь?

 – По-моему, тут не о чем и говорить! У кого еще был резон избавиться от Мэри?

 – Вот именно! – заметил Пуаро.

 Сестра О’Брайен продолжала вспоминать, и речь ее походила на театральный монолог:

 – Кто, как не я сама, присутствовала там в тот вечер, когда старая леди пыталась говорить и мисс Элинор обещала сделать все как надо и согласно ее воле? Кто, как не я сама, видела ее лицо, когда она смотрела вслед Мэри, сбегавшей по лестнице? Черная ненависть была написана на ее лице! В ту минуту она явно готова была убить ее.

 – Ну а зачем Элинор Карлайл понадобилось убивать миссис Уэлман? – спросил Пуаро. – Если предположить, что это тоже сделала она.

 – Зачем? Конечно, из-за денег! Двести тысяч фунтов, не меньше. Вот сколько она получила – из-за этого и совершила убийство… если она на самом деле его совершила. Молодая леди очень смелая и ловкая, ничего не боится, и ума ей не занимать!

 – А как вы думаете, если бы миссис Уэлман сделала завещание, кому бы она оставила все свое состояние?

 – Ах, не мне об этом говорить, – сказала сестра О’Брайен, однако ясно было, что ей страшно хочется поделиться своими соображениями. И она не утерпела: – Сдается мне, что все до последнего пенни старая леди оставила бы Мэри Джерард.

 – Но почему? – изумился Пуаро.

 Этот простейший вопрос, казалось, поверг сестру О’Брайен в полное замешательство.

 – Почему? Вы спрашиваете: почему? Ну так я вам отвечу: потому!

 – Кое-кто считает, – тихо произнес Пуаро, – что Мэри Джерард так ловко вела игру, что втерлась в доверие к старой леди и заставила ее позабыть кровные узы и родственные чувства.

 – Что ж, можно сказать и так, – согласилась сестра О’Брайен.

 – А была ли Мэри Джерард ловкой и хитрой девушкой?

 Сестра О’Брайен говорила медленно, как бы раздумывая:

 – Нет, не думаю… Она никогда не хитрила, не изворачивалась. Она была не из таковских. Но бывает, что люди не вольны в своих поступках по причинам, о которых порой никто не догадывается…

 – Я вижу, вы женщина рассудительная, сестра О’Брайен, – польстил ей Эркюль Пуаро.

 – Я не охотница болтать о том, что меня не касается, – отозвалась она.

 Но Пуаро, не сводя с нее пытливого взгляда, продолжал:

 – Вы вместе с сестрой Хопкинс обсудили и решили, что некоторые обстоятельства не стоит извлекать на свет божий.

 – Что вы имеете в виду? – встрепенулась сестра О’Брайен.

 – Я говорю не о том, что имеет отношение к преступлению, а совсем о других вещах.

 – Зачем ворошить старое? Все давно уж всё позабыли, – кивнула сестра О’Брайен. – Кто из нас не грешен. А старая леди была очень достойной женщиной, о ее доме сроду никаких сплетен не ходило, ни-ни… и умерла она, слава богу, уважаемая и почитаемая всеми.

 Эркюль Пуаро кивнул, соглашаясь с собеседницей.

 – Да-да, миссис Уэлман весьма уважали в Мейденсфорде.

 Разговор принял совершенно неожиданный для Пуаро оборот, но он ничем не выдал своего изумления.

 – К тому же с той поры минуло столько лет, – мечтательным голосом продолжала сестра О’Брайен. – Все позабыто, а теперь их никого и на свете нет. А я всегда так сочувствую влюбленным. И вот что я вам скажу: нет ничего тяжелее, если у человека жена в психиатрической лечебнице и он всю жизнь связан из-за этого по рукам и ногам, его можно только пожалеть, такой доли и врагу не пожелаешь.

 – Да, это тяжкое испытание… – забормотал Пуаро, решительно ничего не понимая.

 – Сестра Хопкинс рассказала вам, как мы с ней, не сговариваясь, написали друг другу про одно и то же? – спросила сестра О’Брайен.

 – Нет, этого она мне не рассказывала, – признался сыщик.

 – Ведь надо же, чтобы такое совпадение! Но так ведь и бывает! Только о ком-то услышишь, а через день или два непременно снова где-нибудь заведут разговор о том же человеке. А дальше – больше. Представляете? Я вижу эту фотографию на пианино, а в этот момент экономка доктора рассказывает сестре Хопкинс подробности этой печальной истории.

 – Действительно очень любопытно, – заметил Пуаро и тут же забросил пробный камешек: – А Мэри Джерард знала… об этом?

 – А кто бы ей сказал? – ответила сестра О’Брайен. – Я бы – ни за что. Да и сестра Хопкинс. Ну зачем? Что бы хорошего из этого вышло?

 Она вскинула рыжеволосую голову и вопрошающе уставилась на Пуаро.

 – В самом деле – ничего… – вздохнул Пуаро.

Глава 11

Элинор Карлайл…

 Через разделяющий их стол Пуаро смотрел на нее пытливым взглядом.

 Они были одни в комнате. Если не принимать во внимание охранника, наблюдавшего за ними сквозь стеклянную перегородку.

 Пуаро отметил про себя умное, живое лицо с широким лбом, тонко очерченные ушные раковины и нос. Изящные черты. Да, судя по всему, очень гордое и эмоциональное создание, чувствуется хорошее воспитание, сдержанность и… что-то еще… как будто… страстность.

 Он представился:

 – Я Эркюль Пуаро. Меня направил к вам доктор Лорд. Он считает, что я могу вам помочь.

 – Питер Лорд… – задумчиво проговорила Элинор Карлайл. Потом вспомнила, кто это, и на губах ее мелькнула улыбка. Но продолжила она сугубо официальным тоном: – Весьма великодушно с его стороны, но вряд ли вы сможете чем-либо мне помочь.

 – Вы станете отвечать на мои вопросы? – спросил Пуаро.

 – Поверьте, лучше бы вам ни о чем не спрашивать, – вздохнула она. – Мое дело в надежных руках. Мистер Седдон проявил настойчивость, и теперь у меня знаменитый адвокат.

 – Но он не так знаменит, как я! – возразил Пуаро.

 – У него превосходная репутация, – довольно равнодушно заметила она.

 – Да, репутация спасителя преступников. А у меня превосходная репутация человека, умеющего доказывать невиновность.

 Она наконец подняла глаза, очень выразительные, ярко-синие прекрасные глаза. И посмотрела прямо в лицо Пуаро.

 – Вы верите, что я невиновна?

 – А вы невиновны? – спросил Пуаро.

 Легкая ироничная улыбка осветила лицо Элинор.

 – Это один из образчиков ваших вопросов? На него очень легко ответить «да», не правда ли?

 – Вы, наверное, очень устали? – неожиданно спросил Пуаро.

 Она в изумлении широко раскрыла глаза.

 – А почему… да, очень. Как вы догадались?

 – Я просто знал…

 – Я буду рада, когда это все кончится.

 Пуаро некоторое время молча смотрел на нее.

 – Я виделся с вашим… кузеном – можно я для удобства буду его так называть? – с мистером Родериком Уэлманом.

 Ее гордое лицо медленно залилось краской. И Пуаро понял, что на один из своих вопросов получил ответ, не задавая его.

 Она заговорила, и голос ее слегка дрожал:

 – Вы виделись с Родди?

 – Он делает для вас все, что может, – сказал Пуаро.

 – Я знаю, – торопливо, смягчившимся голосом произнесла она.

 – Он беден или богат?

 – Родди? Собственных денег у него не слишком много.

 – И в то же время он расточителен?

 С почти отсутствующим видом она ответила:

 – Ни он, ни я особенно об этом не задумывались. Мы знали, что наступит день… – Она замолчала.

 – Вы рассчитывали на наследство? – поспешил уточнить Пуаро. – Это понятно. Возможно, вы слышали о результатах вскрытия тела вашей тети? Она умерла от отравления морфином.

 – Я ее не убивала, – холодно сказала Элинор Карлайл.

 – Может, вы помогли ей совершить самоубийство?

 – Помогла… что?.. Ах да… Понимаю. Нет, я этого не делала.

 – Вы знали, что ваша тетушка не оставила завещания?

 – Нет, я и понятия не имела об этом. – Ее голос теперь звучал бесцветно, равнодушно. Она отвечала автоматически, не проявляя никакого интереса.

 – А вы, вы сами сделали завещание? – спросил сыщик.

 – Да.

 – Вы написали его в тот день, когда с вами об этом говорил доктор Лорд?

 – Да.

 И вновь лицо ее порозовело.

 – Кому вы завещали свое состояние, мисс Карлайл?

 Элинор тихо проговорила:

 – Я завещала все Родди… Родерику Уэлману.

 – Он знает об этом? – спросил Пуаро.

 – Конечно нет, – быстро ответила она.

 – Вы не обсуждали с ним этот вопрос?

 – Разумеется, нет. Он ужасно бы расстроился – ему бы очень не понравилось то, что я сделала.

 – Кому еще известно о содержании вашего завещания?

 – Только мистеру Седдону и, возможно, его служащим.

 – Завещание составлял для вас мистер Седдон?

 – Да. Я написала ему в тот самый вечер, я имею в виду вечер того дня, когда со мной об этом говорил доктор Лорд.

 – Вы сами отнесли это письмо на почту?

 – Нет, опустила его в почтовый ящик вместе с другими письмами.

 – Вы его написали, вложили в конверт, запечатали, приклеили марку и опустили в почтовый ящик – comme а? Вы не раздумывали над письмом, не перечитывали его еще раз?

 Элинор пристально посмотрела на него и сказала:

 – Да, я перечитала его. Я вышла, чтобы поискать марки. А когда вернулась, то пробежала его еще раз по диагонали, чтобы быть уверенной, что в нем все ясно изложено.

 – Кто-нибудь находился в это время в комнате?

 – Только Родди.

 – Он знал, чем вы заняты?

 – Я же сказала вам – нет.

 – Мог ли кто-нибудь еще прочитать ваше письмо, когда вы выходили из комнаты?

 – Я не знаю… Кто-нибудь из слуг, вы имеете в виду? Полагаю, кто-нибудь мог бы и войти, пока я отсутствовала.

 – И до того, как туда вошел мистер Уэлман?

 – Да.

 – И он тоже мог бы его прочесть? – поинтересовался Пуаро.

 Когда Элинор заговорила, в голосе ее звучала явная насмешка:

 – Смею вас заверить, мосье Пуаро, что мой «кузен», как вы его назвали, не читает чужих писем.

 – Таково ваше мнение о нем. Понимаю. Но вы были бы поражены, если бы узнали, как много людей делают то, что делать «не принято».

 Элинор пожала плечами.

 – Это было в тот день, когда вам пришла в голову мысль убить Мэри Джерард? – как бы невзначай спросил Эркюль Пуаро.

 И в третий раз лицо Элинор Карлайл покраснело. Теперь оно просто пылало.

 – Это вам сказал доктор Лорд?

 – Это было тогда, не так ли? – мягко спросил Пуаро. – Когда вы заглянули в окно и узнали, что она пишет завещание. Это показалось вам забавным. Но ведь именно тогда вам пришло в голову, как было бы удобно… если бы Мэри Джерард умерла…

 – Он понял… он взглянул на меня и понял… – проговорила Элинор тихим сдавленным голосом.

 – Доктор Лорд многое понимает… – заметил Пуаро. – Он далеко не глуп, этот веснушчатый рыжеволосый молодой человек…

 – Это правда, что он пригласил вас… помочь мне? – тихо спросила она.

 – Правда, мадемуазель.

 – Не понимаю, – вздохнув, сказала она. – Нет, не понимаю.

 – Послушайте, мисс Карлайл, мне необходимо, чтобы вы подробно рассказали мне о том, что произошло в тот день, когда умерла Мэри Джерард: куда вы ходили, что делали. Более того: я даже хочу знать, что вы думали.

 Она пристально на него посмотрела, и странная усмешка появилась на ее губах.

 – Вы, вероятно, очень доверчивый человек. Неужели вы не понимаете, что мне ничего не стоит вас обмануть?

 – Это не имеет значения, – спокойно сказал Пуаро.

 Она была озадачена.

 – Не имеет значения?

 – Нет. Ибо ложь, мадемуазель, тому, кто умеет слушать, говорит не меньше, чем правда. А иногда даже больше! Итак, начнем. Вы встретили вашу экономку, милейшую миссис Бишоп. Она хотела пойти с вами и помочь. Вы ей не позволили. Почему?

 – Мне хотелось побыть одной.

 – Почему?

 – Почему? Да просто потому, что я хотела… подумать.

 – Вы хотели дать волю мечтам… ладно. Ну а потом что вы делали?

 Элинор с вызовом вскинула голову.

 – Я купила паштет для сандвичей.

 – Две баночки?

 – Две.

 – Затем вы отправились в Хантербери. Что вы делали там?

 – Я поднялась в комнату тети и начала разбирать ее вещи.

 – Что вы нашли?

 – Что нашла? – Она сосредоточенно нахмурилась. – Одежду… старые письма… фотографии… ювелирные изделия.

 – А не обнаружили никаких… сюрпризов? – спросил Пуаро.

 – Сюрпризов? Не понимаю, о чем вы.

 – Тогда продолжим. Что было дальше?

 – Я спустилась в буфетную и приготовила сандвичи…

 – Ну и о чем вы думали при этом? – мягко спросил Пуаро.

 Ее синие глаза вдруг вспыхнули.

 – Я думала о своей тезке, Элеоноре Аквитанской…

 – Прекрасно вас понимаю, – сказал Пуаро.

 – Понимаете?

 – Да, вполне. Я ведь знаю эту историю. Она предложила Прекрасной Розамунде выбор – кинжал или чаша с ядом. Розамунда выбрала яд…

 Элинор ничего не сказала, но побледнела как полотно.

 – Но, быть может, на этот раз у жертвы выбора не было… Продолжайте, мадемуазель, что дальше?

 – Я положила приготовленные сандвичи на блюдо и пошла к сторожке. Сестра Хопкинс и Мэри Джерард были там. Я пригласила их составить мне компанию за ленчем.

 Пуаро внимательно за ней наблюдал.

 – Ясно, и вы все вместе отправились в дом, не так ли? – тихо сказал Пуаро.

 – Да. Мы… ели сандвичи в маленькой гостиной.

 Тем же тихим, мягким голосом Пуаро спросил:

 – Да-да… и вы были все еще во власти своих грез… И потом…

 – Потом? – Она пристально посмотрела на него. – Я оставила ее… она стояла у окна. Я пошла в буфетную. Я все еще находилась, по вашему выражению, во власти грез… Медсестра мыла там посуду… Я дала ей баночку из-под паштета.

 – Да-да. А что было дальше? О чем вы потом подумали?

 Элинор начала говорить словно в забытьи:

 – На запястье у сестры Хопкинс была какая-то отметинка. Я спросила ее, откуда у нее это, и она сказала, что укололась о розу возле сторожки. Розы возле сторожки… Мы с Родди однажды поссорились – давным-давно – из-за войны Алой и Белой розы. Я была Ланкастером, а он Йорком. Ему нравились белые розы. Я сказала, что они ненастоящие – ведь они даже не пахнут! Я любила красные розы, большие и темные, у них такие бархатистые лепестки, и они пахнут летом… Самым дурацким образом мы поссорились из-за цвета роз. Ну и, понимаете, все это нахлынуло на меня… там, в буфетной… и что-то… что-то сломалось… Черная ненависть в моем сердце… она ушла… Стоило вспомнить, как мы в детстве играли все вместе – и ненависть к Мэри испарилась. Я не хотела ее смерти…

 Она замолчала.

 – Но, когда мы спустя какое-то время вернулись в маленькую гостиную, она умирала…

 И она снова замолчала, а Пуаро очень внимательно смотрел на нее. Она вспыхнула под его взглядом.

 – Вы будете снова меня спрашивать… убила ли я Мэри Джерард?

 Пуаро встал и коротко сказал:

 – Больше не буду вас ни о чем спрашивать. Существуют вещи, о которых я не хочу знать…

Глава 12

1

Согласно договоренности доктор Лорд встречал поезд на станции.

 Эркюль Пуаро вышел из вагона. Он выглядел как настоящий лондонец, а на ногах его ослепительно сверкали лаковые остроносые туфли.

 Питер Лорд напряженно всматривался в его лицо, однако прочесть что-нибудь на лице Эркюля Пуаро было практически невозможно.

 – Теперь я готов ответить на все ваши вопросы, – начал Питер Лорд. – Первое: Мэри Джерард уехала отсюда в Лондон десятого июля. Второе: у меня вообще нет экономки, хозяйством занимаются две смешливые девчонки. Очевидно, вы имели в виду миссис Слэттери, которая была экономкой у доктора Рэнсома (моего предшественника). Если хотите, я могу вас проводить к ней сегодня утром. Я попросил ее быть дома.

 – Да, думаю, для начала неплохо повидаться именно с ней, – сказал Пуаро.

 – Затем вы собирались побывать в Хантербери. Я мог бы пойти туда вместе с вами. Странно, почему вы не пошли туда в прошлый раз. Я полагал, что в таких случаях прежде всего следует посетить место преступления.

 – Почему? – чуть склонив голову набок, поинтересовался Эркюль Пуаро.

 – Почему? – Питера Лорда этот вопрос, по-видимому, поставил в тупик. – Разве обычно действуют не так?

 – Нельзя вести расследование по учебнику! Надо пользоваться данным тебе от природы умом, – возразил Пуаро.

 – Там можно обнаружить какой-нибудь ключ к преступлению, – настаивал Питер Лорд.

 – Вы начитались детективных романов. Полиция в вашей стране достойна восхищения. Не сомневаюсь, что полицейские тщательнейшим образом обыскали дом и прилегающую территорию.

 – Ради доказательств против Элинор Карлайл, но не ради свидетельств в ее пользу.

 – Mon cher, – вздохнул Пуаро, – полиция отнюдь не какое-то чудовище! Элинор Карлайл была арестована потому, что обнаруженные улики позволили возбудить против нее уголовное дело – и довольно аргументированное. И было совершенно бесполезно искать что-либо там, где полицейские перевернули все вверх дном.

 – И тем не менее вы хотите туда наведаться?

 Эркюль Пуаро кивнул.

 – Да, теперь это необходимо. Потому что теперь я точно знаю, что буду искать. Прежде надо хорошенько поработать серыми клеточками, а уж потом воспользоваться глазами.

 – Значит, вы думаете, что там можно что-то еще обнаружить?

 – У меня есть смутное предчувствие, что мы кое-что найдем.

 – И это кое-что докажет невиновность Элинор?

 – Ну этого я не говорил.

 Питер Лорд застыл на месте.

 – То есть вы по-прежнему считаете ее виновной?

 – Вам следует подождать, друг мой, прежде чем вы получите ответ на этот вопрос, – серьезно проговорил Пуаро.

2

Пуаро обедал с доктором в уютной комнате, окно которой было распахнуто в сад.

 – Вы узнали все, что хотели, от старушки Слэттери?

 Пуаро кивнул.

 – Да.

 – А чего именно вы хотели от нее?

 – Сплетен! Чтобы она вспомнила о минувших днях. Некоторые преступления уходят корнями в прошлое. Думаю, это одно из таких преступлений.

 – Ни слова не понял из того, что вы сказали, – раздраженно заметил Питер Лорд.

 Пуаро улыбнулся.

 – Очень вкусная рыба и очень свежая, – заметил он.

 – Еще бы! – не выдержал Лорд. – Я сам ее поймал этим утром. Послушайте, мосье Пуаро, хотел бы я знать, куда вы клоните? Почему держите меня в потемках?

 Именитый сыщик покачал головой.

 – Потому что и сам еще не вышел на свет – всякий раз я упираюсь в одно и то же: ни у кого не было причин убивать Мэри Джерард – ни у кого, кроме Элинор Карлайл.

 – Но это как сказать, – возразил Питер. – Вы же помните, что некоторое время она находилась за границей.

 – Да-да. Я получил сведения об этом.

 – Вы сами ездили в Германию?

 – Сам – нет, – произнес Пуаро с легким смешком. – У меня для этого есть свои шпионы.

 – Но можно ли на них полагаться?

 – Разумеется, можно. Это не для меня – бегать туда-сюда. Предоставим это тем, кто имеет соответствующую квалификацию и сделает это профессионально и… за умеренную плату. Уверяю вас, mon cher, я делаю одновременно слишком много дел. Поэтому у меня много полезных помощников, например один из них бывший взломщик.

 – Для чего вы его используете?

 – Последний раз я воспользовался его услугами для весьма тщательного обыска квартиры мистера Уэлмана.

 – А что он искал?

 – Всегда полезно точно знать, в чем тебе солгали.

 – Мистер Уэлман вам солгал?

 – Безусловно.

 – А кто еще вам лгал?

 – По-моему, все. Сестра О’Брайен в силу своей романтичности; сестра Хопкинс – из упрямства; миссис Бишоп – исключительно по злобе. Вы сами…

 – Боже милостивый! – бесцеремонно прервал его Питер Лорд. – Уж не думаете же вы, что я вам лгал?

 – Пока нет, – признался Пуаро.

 Питер Лорд откинулся на спинку стула.

 – А вы, оказывается, очень недоверчивы, мосье Пуаро! – заметил он. – Если вы закончили, то не отправиться ли нам в Хантербери? Позже мне надо будет навестить нескольких пациентов, и еще на сегодня намечена хирургическая операция.

 – Я к вашим услугам, мой друг.

 Они отправились пешком и вошли на территорию Хантербери через заднюю калитку. По дороге к дому им встретился высокий симпатичный парень, который катил тачку. Он уважительно прикоснулся рукой к кепке, здороваясь с доктором Лордом.

 – Доброе утро, Хорлик. Это садовник, – объяснил он Пуаро. – Он работал здесь в то утро.

 – Да, сэр, точно, – подтвердил Хорлик. – Я видел мисс Элинор и разговаривал с ней.

 – И что она вам сказала? – спросил Пуаро.

 – Сказала, что дом продан, я просто обомлел, сэр; но мисс Элинор обещала замолвить за меня словечко майору Сомервелу – может быть, он оставит меня, если не сочтет, что я чересчур молод для должности старшего садовника. Но ведь я прошел хорошую выучку у мистера Стивенса, сэр.

 – Она вела себя как обычно?

 – Вроде бы да, сэр, разве что выглядела немножко взволнованной – как будто у нее что-то на уме.

 – Вы знали Мэри Джерард?

 – Конечно, сэр. Но не слишком хорошо.

 – Какая она была?

 Хорлик, казалось, не знал, что ответить.

 – Какая, сэр? Вы имеете в виду, как она выглядела?

 – Не совсем. Я имею в виду, что за человек она была.

 – Да, понял, сэр, она была гордая девушка. Красиво говорила, и все такое. Много о себе воображала, я бы сказал. Видите ли, старая миссис Уэлман слишком ее баловала. Ее отца это просто бесило. Он ходил разъяренный, как раненый медведь.

 – Судя по тому, что я о нем слышал, старик не отличался кротким нравом.

 – Это уж точно. Сварливый был старик. Доброго слова от него не дождешься.

 – Вы в то утро были здесь. А в каком именно месте вы работали?

 – В основном в огороде, сэр.

 – Вы оттуда не могли видеть дом?

 – Нет, сэр.

 – А если бы кто-нибудь подошел к дому… к окну буфетной… вы бы его заметили? – спросил Питер Лорд.

 – Нет, не заметил бы, сэр.

 – А когда вы уходите обедать? – продолжал расспрашивать Питер Лорд.

 – В час дня, сэр.

 – И вы ничего не видели… какого-нибудь человека поблизости… или машины снаружи… в общем, что-нибудь вроде этого?

 Парень удивленно вскинул брови.

 – За задними воротами, сэр? Там стояла только ваша машина, и больше никакой.

 – Моя машина? – воскликнул Питер Лорд. – Это была не моя машина! Я в то утро уезжал в Уитенбери. И вернулся только к двум.

 Хорлик выглядел смущенным.

 – Но я был уверен, сэр, что это ваша машина, – произнес он с некоторым сомнением.

 – Ну, ладно, это несущественно, – торопливо проговорил Питер Лорд. – Будьте здоровы, Хорлик.

 Они с Пуаро пошли дальше. Хорлик некоторое время смотрел им вслед, а потом снова не спеша покатил свою тачку.

 Тихо, но вместе с тем возбужденно Питер Лорд заговорил:

 – Наконец-то что-то есть! Чья машина стояла у ворот в то утро?

 – Какой марки ваша машина, мой друг? – спросил Пуаро.

 – «Форд», десятка, цвета морской волны. Конечно, похожих машин хватает.

 – А вы уверены, что это была не ваша машина? Вы не могли перепутать день?

 – Абсолютно уверен. Я уехал в Уитенбери, вернулся поздно, слегка перекусил, а затем меня вызвали в связи с Мэри Джерард, и я примчался сюда.

 – Значит, похоже, мой друг, мы наконец наткнулись на нечто существенное, – сказал Пуаро.

 – Кто-то был здесь в то утро… кто-то… помимо Элинор Карлайл, Мэри Джерард и сестры Хопкинс… – сказал Питер Лорд.

 – Это в самом деле очень любопытно, – откликнулся Пуаро. – Идемте, надо проверить, мог ли этот некто приблизиться к дому незамеченным.

 На полпути к дому от дороги ответвлялась тропинка, терявшаяся в зарослях кустарника. Они свернули на эту тропинку, и спустя некоторое время Питер Лорд схватил Пуаро за локоть и указал на окно:

 – Смотрите: окно той буфетной, где Элинор Карлайл готовила сандвичи.

 – Да, отсюда кто угодно мог ее видеть, как она их готовит. Окно ведь было открыто, если я не ошибаюсь, – пробормотал Эркюль Пуаро.

 – Не просто открыто – широко распахнуто. Ведь был жаркий день, – напомнил Питер Лорд.

 – Значит, если кто-нибудь, желая оставаться незамеченным, захотел заглянуть внутрь, он расположился бы где-то здесь, – рассудил Пуаро.

 Оба задумались. Наконец Питер Лорд сказал:

 – Смотрите: вон там за кустами трава явно была вытоптана. Сейчас уже, правда, немного заросло, но тем не менее все-таки еще заметно.

 Пуаро посмотрел за кусты.

 – Да, место действительно очень удобное, – сказал он в раздумье. – Отгорожено от тропинки, и тут как раз просвет между кустами – хорошо видно окно. Интересно, чем он тут занимался, наш неизвестный друг… Может, просто курил?

 Они наклонились и стали осматривать землю, разгребая листья и ветки.

 Вдруг Пуаро тихо вскрикнул. Питер Лорд выпрямился.

 – Что такое?

 – Спичечный коробок, мой друг. Пустой спичечный коробок, его втоптали в землю. Смотрите – пустой и размокший.

 Он осторожно извлек свою находку и поместил на листок бумаги, который вырвал из своего блокнота.

 – Коробок точно не английский, – отметил Питер Лорд. – Боже мой! Это же немецкие спички!

 – А Мэри Джерард недавно приехала из Германии! – тут же вспомнил Пуаро.

 Питер Лорд ликующе воскликнул:

 – Наконец-то мы что-то нашли! Вы же не можете этого отрицать!

 – Да, но… – с сомнением пробормотал Эркюль Пуаро.

 – Никаких «но», черт побери, неужели вы думаете, что в этой глуши у кого-то могли оказаться немецкие спички?

 – Да, да, конечно, – сказал Пуаро, несколько недоуменно переводя взгляд с просвета в кустах на окно. – Но, по-моему, тут все не так уж очевидно. Одно существенное «но» все-таки имеется. Вы поняли, о чем я толкую?

 – Не очень. И о чем же?

 Пуаро вздохнул.

 – Значит, не поняли… Что ж, идемте дальше.

 Они подошли к дому. Питер Лорд открыл ключом заднюю дверь.

 Он провел своего спутника через кухню, затем по коридору, куда с одной стороны выходила дверь из гардеробной, а с другой из буфетной. Войдя в буфетную, мужчины огляделись.

 Здесь, как водится, стояли шкафы с раздвижными стеклянными дверцами. В шкафах – чашки, тарелки и прочая посуда. На газовой плите – два чайника, а на полке над плитой – жестяные банки с надписями «Кофе» и «Чай». Стол был придвинут к окну.

 – Вот на этом столе Элинор Карлайл и готовила сандвичи. Обрывок этикетки от трубочки с морфином нашли здесь. – Питер Лорд указал на щель в полу под раковиной.

 – Полицейские обычно проводят обыск весьма тщательно, – задумчиво проговорил Пуаро. – Вряд ли они что-нибудь упустили.

 – Но ведь доказательств, что Элинор брала эту трубочку, нет! – отчаянно воскликнул Питер Лорд. – Говорю вам, кто-то следил за ней из кустов. Когда она пошла в сторожку, он, вероятно, проскользнул сюда, вытряхнул из трубочки несколько таблеток морфина, раздавил их и подсыпал порошок в сандвич, лежавший сверху. Он спешил и, естественно, не заметил, что от этикетки оторвался клочок. Сделав свое дело, он быстренько убрался прочь, сел в свою машину и скрылся.

 Пуаро вздохнул.

 – Вы все еще ничего не поняли! Поразительно, до чего бестолковыми бывают иногда даже умные люди!

 Питер Лорд возмутился:

 – Значит, вы не верите, что какой-то тип прятался в кустах и наблюдал за окном?

 – В этом-то я как раз не сомневаюсь… – сказал Пуаро.

 – Значит, нам нужно выяснить, кто это был!

 – Думаю, что долго выяснять не придется, – пробормотал Пуаро.

 – Вы хотите сказать, что знаете, кто он?

 – Да, на этот счет у меня имеются некоторые соображения.

 – Значит, ваши немецкие помощники все-таки что-то для вас раздобыли…

 – Мой друг, все нужные сведения здесь, – Пуаро выразительно постучал пальцем по своему лбу, – в этой голове. И помощники тут ни при чем… Давайте-ка лучше осмотрим дом.

3

Наконец они вошли в комнату, где умерла Мэри Джерард.

 Здесь царила какая-то зловещая атмосфера: тяжелые воспоминания и дурные предчувствия навевали эти стены.

 – Ну просто как в могиле… – передернув плечами, проговорил Питер Лорд и спешно распахнул одно из окон.

 – М-да… Если бы стены могли говорить… – вздохнул Пуаро. – В этом доме все и началось. – Он помолчал и тихо продолжил: – Подумать только… именно здесь умерла Мэри Джерард.

 – Вот в этом кресле у окна… – добавил Питер Лорд.

 – Юная девушка… романтичная, прекрасная, – задумчиво проговорил Пуаро. – Или прежде всего расчетливая интриганка? Слишком много о себе мнила? Или была нежной и искренней, без всяких дурных помыслов… просто милой молодой девушкой, только-только вступающей в жизнь… Девушка, похожая на цветок.

 – Какой бы она ни была, – сказал Питер Лорд, – кто-то желал ее смерти.

 – Как сказать… – пробормотал Эркюль Пуаро.

 – Что вы имеете в виду? – крайне изумившись, спросил Лорд.

 Пуаро покачал головой.

 – Пока ничего определенного… Друг мой, дом мы с вами осмотрели, вроде бы ничего не забыли. Теперь пойдемте в сторожку.

 В сторожке, так же как и в доме, было тщательно прибрано, но на всем лежал толстый слой пыли – сюда явно давно никто не заходил. На осмотр комнаток сторожки потребовалось лишь несколько минут. Когда они вышли наружу, Пуаро прикоснулся к листьям розы, стебли которой обвивали деревянную решетку шпалеры. Алые цветы благоухали.

 – Знаете, как называется этот сорт? – вдруг спросил он. – Это «Зефирен Драуфен», мой друг.

 – И что из этого? – раздраженно буркнул Питер Лорд.

 – Когда я виделся с Элинор Карлайл, она вдруг заговорила со мной о розах. Именно тогда я увидел – нет, не яркий дневной свет, а лишь проблеск во мраке… Так бывает, когда едешь в поезде… когда он приближается к концу туннеля. Свет еще совсем слабенький, но ты знаешь, что темнота за окном скоро окончательно рассеется.

 – Что она вам рассказала? – вдруг охрипшим голосом спросил Питер Лорд.

 – Она рассказала мне о том, как они в детстве играли здесь, в саду, и как они с Родериком Уэлманом спорили. Вернее, даже ссорились, ибо он предпочитал белую розу Йорков – холодную и строгую, а она – так она мне сказала – любила красные розы, ей была милее алая роза Ланкастеров. Да, она любила алые розы – за их теплый живой цвет и аромат. Вот в этом, мой друг, и есть различие между Элинор Карлайл и Родериком Уэлманом.

 – Разве это объясняет… хоть что-нибудь? – спросил Питер Лорд.

 – Это объясняет характер Элинор Карлайл, страстный и гордый характер девушки, отчаянно влюбленной в человека, не способного ее полюбить…

 – Я вас не понимаю… – сказал Питер Лорд.

 – Зато я понимаю ее… я понимаю их обоих. А теперь, мой друг, давайте еще разок вернемся на то место рядом с кустами.

 Они шли молча. Веснушчатое лицо Питера Лорда было обеспокоенным и сердитым.

 Когда они подошли к тому вытоптанному пятачку, Эркюль Пуаро остановился, что-то обдумывая. Питер Лорд не сводил с него глаз.

 Внезапно именитый сыщик огорченно вздохнул.

 – На самом деле все очень просто! Неужели вы не видите грубую ошибку в ваших рассуждениях? Согласно вашей версии некий мужчина, познакомившийся с Мэри Джерард в Германии, прибыл сюда с твердым намерением ее убить. Но взгляните, мой друг, взгляните! Смотрите во все глаза, если уж ваш ум настолько слеп, что от него, похоже, никакого толку! Что вы видите? Окно? Не так ли? А за окном – девушку. Девушку, готовящую сандвичи, то есть Элинор Карлайл. Подумайте сами: как, черт побери, наблюдавший за ней человек мог догадаться, что эти сандвичи будут предложены Мэри Джерард? Этого никто не мог знать, кроме самой Элинор Карлайл. Никто! Ни Мэри Джерард, ни сестра Хопкинс.

 Что же отсюда следует? Если этот человек действительно залез в окно и отравил сандвичи… на что он рассчитывал? На то, что сандвичи съест сама Элинор Карлайл…

Глава 13

Пуаро постучал в дверь коттеджа сестры Хопкинс. Она открыла ему, дожевывая на ходу булочку с изюмом.

 – Это опять вы, – не слишком любезно сказала она. – Зачем пожаловали на этот раз?

 – Вы позволите мне войти?

 Сестра Хопкинс нехотя посторонилась, пропуская Пуаро внутрь. Потом все же предложила ему чаю. Пуаро смотрел на чернильно-темную жидкость в своей чашке с некоторой опаской.

 – Только что заварила – отличный крепкий чай! – сказала сестра Хопкинс.

 Пуаро осторожно размешал чай и сделал один героический глоток.

 – Как вы думаете, почему я к вам пришел? – поинтересовался он.

 – Откуда мне знать? Я не умею читать чужие мысли.

 – Я пришел, чтобы услышать от вас правду.

 Сестра Хопкинс воздела руки, изображая праведный гнев.

 – На что вы намекаете? Какая вам еще нужна правда?! Я и так выложила все как на духу! Даже про трубочку с морфином. Другие на моем месте сидели бы и помалкивали. А я вот не молчала, хотя знала, что за свою халатность – за то, что оставила без присмотра саквояж с лекарствами, – меня крепко накажут. Но такой конфуз может случиться с кем угодно! Я уже получила за это взыскание, и, могу вас заверить, оно нанесло существенный урон моей профессиональной репутации. Но я, как видите, о себе не думала! Я обо всем рассказала! Обо всем, что относилось к делу. И я буду очень вам признательна, мосье Пуаро, если вы оставите свои гадкие намеки при себе! Я честно рассказала все, что знала о смерти Мэри Джерард. И как вы смеете намекать на то, что я что-то скрыла? На каком основании, хотела бы я знать?! Я не утаила ничего, абсолютно ничего! И готова присягнуть, что так все и было!

 Пуаро даже не пытался ее остановить. Он отлично знал, как надо обращаться с разъяренной женщиной: надо дать ей выговориться и подождать, пока она остынет. Он так и сделал, а потом очень спокойно и доброжелательно сказал:

 – Я вовсе не считаю, что вы утаили нечто, относящееся к преступлению.

 – Тогда что же вам нужно, хотела бы я знать!

 – Я прошу вас рассказать правду не о смерти, а о жизни Мэри Джерард.

 – Ах вот оно что! – Сестра Хопкинс как-то сразу растерялась. – Вот, значит, что вам нужно! Но это же не имеет отношения к убийству.

 – А я и не говорил, что имеет. Я сказал, что вы утаили некоторые сведения, касающиеся этой девушки.

 – А почему я должна рассказывать о том, что не имеет никакого отношения к преступлению?

 Пуаро пожал плечами.

 – А почему бы вам не рассказать все, что вам известно?

 Сестра Хопкинс, сильно покраснев, сказала:

 – Да просто из уважения к приличиям. Есть определенные нормы! Все, кого это касалось, уже умерли, и нечего больше ворошить старое!

 – Если то, что вы знаете, – всего лишь домыслы, их повторять действительно не стоит. Но если у вас есть какие-то подлинные сведения – тогда дело принимает совершенно другой оборот.

 – Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду…

 – Сейчас поймете. Кое-какие намеки я услышал от сестры О’Брайен, а потом беседовал с миссис Слэттери, которая хорошо помнит кое-какие события более чем двадцатилетней давности. Я расскажу вам все, о чем узнал. Итак, более двадцати лет назад двое полюбили друг друга. Она – это миссис Уэлман, которая к тому времени уже несколько лет была вдовой, ее чувство было глубоким и страстным. Он – сэр Льюис Райкрофт, женатый, к великому своему несчастью, на психически безнадежно больной женщине. Согласно законам того времени развод он получить не мог, а леди Райкрофт отличалась превосходным физическим здоровьем и могла прожить лет до девяноста. Отношения этих людей, по-моему, для многих не были тайной, однако они соблюдали внешние приличия и вели себя крайне осторожно. Потом сэр Льюис Райкрофт был убит на войне.

 – Ну а дальше что? – нетерпеливо спросила сестра Хопкинс.

 – Я полагаю, – продолжил Пуаро, – что уже после его смерти на свет появился ребенок и что этим ребенком была Мэри Джерард.

 – Похоже, вы уже прекрасно обо всем осведомлены! – буркнула сестра Хопкинс.

 – Я только предполагаю. Но, возможно, у вас имеются какие-то сведения, подтверждающие мои догадки.

 Сестра Хопкинс в ответ только молча нахмурилась, потом вдруг вскочила и кинулась к комоду. Достав из ящика конверт, она протянула его Пуаро.

 – Сначала я расскажу вам, как это письмо попало ко мне. Впрочем, кое-какие подозрения у меня были и раньше. Я же видела, какими глазами миссис Уэлман смотрела на девушку, ну и, потом, еще наслушаешься всяких сплетен… Да и старый Джерард сам сказал мне – когда заболел, – что Мэри не его дочь. Ну вот, когда я после смерти Мэри убиралась в сторожке, то в ящике комода, среди вещей старика, наткнулась на письмо. Вы видите, что написано на конверте?

 Пуаро прочитал надпись, сделанную выцветшими чернилами:

 «Для Мэри – переслать ей после моей смерти».

 – Это написано давно? – спросил Пуаро.

 – Письмо писал не старый Джерард, – пояснила Хопкинс. – Оно написано матерью Мэри, которая умерла четырнадцать лет назад. Написано для дочки, но старик засунул его в ящик со своими вещами. Мэри это письмо так и не увидела, и слава богу! Девушка она была гордая, и, по крайней мере, ей не пришлось ничего стыдиться. – Она немного помедлила, словно не решалась говорить дальше, но затем все-таки продолжила свой рассказ: – Оно было заклеено, но… но я вскрыла его и тут же прочитала, хотя, наверное, этого делать не следовало. Но Мэри была мертва, а я примерно догадывалась о том, что было в письме… ну и все-таки прочла – оно же теперь было вроде как ничье. А порвать его мне было как-то неловко – какое я имею право. Да что я все говорю и говорю, лучше прочтите сами.

 Пуаро вынул из конверта листок бумаги, исписанный мелкими угловатыми буквами:

 «Мной здесь изложена вся правда на тот случай, если она когда-нибудь понадобится. Я служила горничной у миссис Уэлман в Хантербери, и она была ко мне очень добра. Я попала в беду, но она меня не выгнала и снова взяла на службу, когда все миновало, но ребенок умер. Моя госпожа и сэр Льюис Райкрофт любили друг друга, но они не могли пожениться, потому что он уже был женат и его жена находилась в сумасшедшем доме, бедная леди. Он был настоящий джентльмен и очень любил миссис Уэлман. Его убили. А вскорости после того госпожа сказала, что ждет ребенка. Потом она уехала в Шотландию и взяла меня с собой. Девочка родилась там, в Ардлокри. Боб Джерард, который бросил меня, когда я попала в беду, снова начал мне писать. Мы договорились, что поженимся, будем жить в сторожке и он будет считать дочь своей. Если мы будем жить в усадьбе, то никому не будет казаться странным, что миссис Уэлман проявляет к девочке интерес, помогает ей получить образование и заботится о ее будущем. Она считала, что будет лучше, если Мэри никогда не узнает правды. Миссис Уэлман дала нам значительную сумму денег; но я бы помогла ей и без этого. С Бобом мы живем дружно, но он так и не полюбил Мэри. Я за всю жизнь никому и словом не обмолвилась про то, как оно все было на самом деле. Однако на тот случай, если я умру, пишу истинную правду, чтобы снять с души грех.Элиза Джерард
(урожденная Элиза Райли)».

 Эркюль Пуаро глубоко вздохнул и сложил письмо.

 – Что вы собираетесь делать с этим? – встревоженно спросила Хопкинс. – Теперь никого из них не осталось в живых. Стоит ли ворошить прошлое? Миссис Уэлман все очень уважали, никогда не слышали о ней ни одного дурного слова. Вытаскивать на свет божий эту старую историю – просто жестоко! И в отношении Мэри – тоже. Она была славной девушкой. Зачем кому-то знать, что она была незаконнорожденной. Пусть мертвые спокойно спят в своих могилах – вот что я скажу!

 – Нужно подумать и о живых, – заметил Пуаро.

 – Но это же не имеет никакого отношения к убийству, – возразила сестра Хопкинс.

 – Я в этом совсем не уверен, – с сумрачным видом сказал Пуаро и направился к двери.

 Когда он ушел, сестра Хопкинс долго смотрела ему вслед, открыв от изумления рот.

 Пройдя некоторое расстояние, Пуаро вдруг услышал за спиной чьи-то нерешительные шаги. Обернувшись, он увидел Хорлика, юного садовника из Хантербери. Тот смущенно теребил в руках свою кепку.

 – Простите, сэр. Не могу ли я с вами поговорить? – Голос Хорлика от волнения срывался.

 – Разумеется. В чем дело?

 Парень еще яростнее стал мять кепку.

 Отведя глаза в сторону, он смущенно выдавил:

 – Я насчет той машины.

 – Машины, которая в то утро стояла у задних ворот?

 – Да, сэр. Доктор Лорд сказал сегодня, что это была не его машина, – но это была точно его машина, сэр.

 – Вы уверены?

 – Да, сэр. Я по номеру ее узнал – эм, эс, эс, два, ноль, два, два. Одни двойки. Этот номер вся деревня знает. Мы даже прозвали его машину «мисс Два-два»!

 В глазах Пуаро мелькнула лукавая усмешка.

 – Но доктор Лорд утверждает, что в то утро находился в Уитенбери.

 – Да, сэр, – с несчастным видом сказал Хорлик. – Я слышал, как он это говорил. Но машина-то была его, сэр… Могу поклясться!

 – Благодарю вас, Хорлик, – мягко проговорил Пуаро, – возможно, вам еще придется это сделать…

Часть третья

Глава 1

1

Было ли в зале суда слишком жарко? Или слишком холодно? Этого Элинор Карлайл понять не могла. Ее то бросало в жар, то начинал бить озноб.

 Она не слышала окончания речи обвинителя, целиком погрузившись в прошлое… перед ней вновь неспешной чередой проплыли все события, начиная с того дня, когда пришло то проклятое письмо, и до того момента, когда гладко выбритый полицейский офицер, отвратительно четко выговаривая каждое слово, произнес:

 «Вы Элинор Кэтрин Карлайл? У меня имеется ордер на ваш арест по обвинению в убийстве Мэри Джерард посредством отравления, совершенном двадцать седьмого июля сего года. Обязан вас предупредить: все сказанное вами будет зафиксировано в протоколе и может быть использовано в качестве доказательства во время судебного разбирательства».

 Как пугающе быстро он все это отчеканил, ни разу не запнувшись… Она тогда сразу почувствовала, что попала в отлаженную, хорошо смазанную машину – бесчеловечную, бесстрастную.

 И вот теперь она была здесь, на скамье подсудимых, выставленная на всеобщее обозрение, и сотни глаз, устремленных на нее, наслаждались этим зрелищем, и в них светилось торжество.

 Только присяжные заседатели не смотрели на нее. Наоборот, старательно отводили глаза в сторону, и вид у них был смущенный… «Это потому, что… уже скоро… они уже знают, какой вынесут приговор…» – думала Элинор.

2

 Свидетельские показания дает доктор Лорд. Неужели это тот самый Питер Лорд, веснушчатый, энергичный молодой врач, который был по отношению к ней таким добрым и дружелюбным там, в Хантербери? Сейчас он держался с безупречной официальностью. Истинный профессионал. Его ответы звучали размеренно и монотонно: его вызвали по телефону в Хантербери-холл слишком поздно – уже ничего нельзя было сделать; Мэри Джерард скончалась через несколько минут после его прибытия; смерть последовала в результате отравления морфином. Случай крайне нетипичный – скоротечная форма.

 Сэр Эдвин Балмер поднялся, чтобы приступить к перекрестному допросу.

 – Вы были лечащим врачом покойной миссис Уэлман?

 – Да.

 – Во время ваших посещений Хантербери в июне текущего года приходилось ли вам видеть вместе обвиняемую и Мэри Джерард?

 – Несколько раз.

 – Что вы можете сказать об отношении обвиняемой к Мэри Джерард?

 – Оно было в высшей степени любезным, и любезность эта была вполне искренней.

 С чуть пренебрежительной улыбкой сэр Эдвин Балмер спросил:

 – И вы ни разу не замечали каких-либо признаков ненависти, вызванной ревностью, о которой мы здесь так много слышали?

 – Нет, – твердо ответил Питер Лорд.

 «Но ведь он замечал… он видел, – думала Элинор, – он солгал ради меня. Хотя все понимал…»

 Питера Лорда сменил полицейский врач. Его показания заняли больше времени и были более подробными. Смерть наступила в результате отравления морфином, скоротечная форма… Не мог бы доктор уточнить, что означает этот термин? Ну конечно… Он с видимым удовольствием дал пояснения: смерть в результате отравления морфином может наступать по-разному. Чаще всего морфин вызывает сильное возбуждение, за которым следует сонливость и гипнотическое состояние, при этом зрачки суживаются. Реже встречается «скоротечная» форма, как ее называют французы. В этих случаях человек погружается в глубокий сон, вслед за которым очень быстро – примерно через десять минут – наступает смерть; зрачки при этом обычно бывают расширены…

3

 В заседании суда был сделан перерыв, потом слушание дела возобновилось. Несколько часов длились показания судебно-медицинского эксперта.

 Доктор Алан Гарсиа, известный специалист по судебной медицине, сыпал научными терминами и со вкусом повествовал о содержимом желудка: хлеб, рыбный паштет, чай, морфин. Далее следовала очередная порция научных терминов и цифр, преимущественно десятичные дроби… Доза, принятая покойной, предположительно составляла около четырех гран. Смертельная доза не превышает одного грана. Снова поднялся корректнейший сэр Эдвин.

 – Я хотел бы получить полную ясность. Вы не обнаружили в желудке ничего, кроме хлеба, масла, рыбного паштета, чая и морфина? Так не было никаких других пищевых продуктов?

 – Никаких.

 – Это означает, что покойная довольно продолжительное время не ела ничего, кроме сандвичей и чая?

 – Именно так.

 – Удалось ли вам установить, в какую конкретную субстанцию был введен морфин?

 – Не вполне понял ваш вопрос.

 – Сейчас уточню. Морфин мог быть введен в рыбный паштет, или в хлеб, или в масло, намазанное на хлеб, или в чай, или в молоко, которое добавляли в чай?

 – Разумеется.

 – Есть ли какие-либо доказательства того, что морфин содержался именно в рыбном паштете, а не в прочих продуктах?

 – Нет.

 – Фактически морфин мог быть также принят отдельно, иначе говоря, вне зависимости от прочих ингредиентов. Его можно было бы просто проглотить в виде таблетки?

 – Да, разумеется.

 Сэр Эдвин сел.

 Перекрестный допрос продолжил сэр Самьюэл Эттенбери.

 – Тем не менее вы полагаете, что, независимо от способа введения морфина, он был принят одновременно с другими продуктами и напитками?

 – Да.

 – Благодарю вас.

4

 Инспектор Брилл скороговоркой отбарабанил присягу. Он стоял навытяжку, суровый и невозмутимый, с привычной четкостью излагая свои показания.

 – Был вызван в дом… Обвиняемая сказала: «Это, вероятно, отравление недоброкачественным рыбным паштетом»… произвел обыск… одна баночка из-под рыбного паштета, вымытая, стояла на сушилке в буфетной… другая наполовину заполненная… продолжил обыск кухни…

 – Что именно вы нашли?

 – В щели позади стола, между досками пола, я нашел маленький клочок бумаги.

 Клочок был передан для осмотра присяжным.

 – Как, по-вашему, что это?

 – Обрывок этикетки… такие наклеиваются на стеклянные трубочки с морфином.

 Неторопливо поднимается адвокат.

 – Вы обнаружили этот клочок в щели на полу?

 – Да.

 – Это обрывок этикетки?

 – Да.

 – Удалось ли вам найти остальную часть этикетки?

 – Нет.

 – Не нашли ли вы какой-нибудь стеклянной трубочки или бутылочки, на которой могла быть наклеена эта этикетка?

 – Нет.

 – Как выглядел этот обрывок, когда вы его нашли? Он был чистым или грязным?

 – Он был совершенно свежий.

 – Что вы имеете в виду, говоря «совершенно свежий»?

 – На нем было немного пыли, края были необтрепаны, и бумага совсем не пожелтела.

 – Не мог ли он находиться там продолжительное время?

 – Нет, он попал туда совсем недавно.

 – Значит, вы считаете, что он попал туда в тот самый день, когда вы его обнаружили, а не раньше?

 – Да.

 Сэр Эдвин, ворча, опустился на место.

5

 На свидетельском месте – сестра Хопкинс. Ее красное лицо дышит самодовольством.

 «…Все равно, – думала Элинор, – эта назойливая Хопкинс не наводит такого ужаса, как инспектор Брилл». Именно отсутствие у инспектора каких-либо эмоций заставляло ее буквально цепенеть от страха. Так явственно ощущалось, что он часть гигантской машины! А у сестры Хопкинс нет-нет да и прорывались какие-то чувства, пристрастия.

 – Ваше имя Джесси Хопкинс?

 – Да.

 – Вы районная медицинская сестра и проживаете по адресу Роуз-Коттедж, Хантербери?

 – Да.

 – Где вы находились двадцать восьмого июня нынешнего года?

 – Я была в Хантербери-холле.

 – Вы были приглашены туда?

 – Да. У миссис Уэлман случился удар… второй. Я пришла помочь сестре О’Брайен, пока не найдут вторую сиделку.

 – Вы брали с собой чемоданчик с лекарствами?

 – Да.

 – Расскажите присяжным заседателям, что именно в нем находилось.

 – Бинты и прочие перевязочные материалы, шприц для инъекций и некоторые лекарства, в том числе трубочка с гидрохлоридом морфина.

 – С какой целью вы взяли с собой морфин?

 – Одной из пациенток в деревне прописаны инъекции, которые нужно делать утром и вечером.

 – Сколько морфина было в трубочке?

 – Двадцать таблеток, в каждой из которых по полграна гидрохлорида морфина.

 – Где находился ваш чемоданчик?

 – Я оставила его в холле.

 – Это было вечером двадцать восьмого июня. Когда вы открыли его?

 – На следующее утро, около девяти часов, как раз перед уходом.

 – Из чемоданчика что-нибудь исчезло?

 – Трубочка с морфином.

 – Вы заявили о пропаже?

 – Я сказала об этом сестре О’Брайен – это сиделка, которая ухаживала за больной.

 – Чемоданчик был оставлен вами в холле, через который то и дело обычно проходили люди?

 – Да.

 Сэр Самьюэл сделал паузу, а потом спросил:

 – Вы были близко знакомы с умершей?

 – Да.

 – Что вы можете о ней сказать?

 – Она была милой… и порядочной девушкой.

 – Она была жизнерадостным человеком?

 – Вполне.

 – Не было ли у нее, на ваш взгляд, каких-либо неприятностей?

 – Нет.

 – Не была ли Мэри Джерард чем-либо обеспокоена перед смертью? Может, она тревожилась о своем будущем?

 – Нет.

 – У нее не было причин для самоубийства?

 – Ни малейших.

 Оно продолжалось все дальше и дальше, это убийственное для Элинор повествование. Как сестра Хопкинс сопровождала Мэри в сторожку, как появилась Элинор в возбужденном состоянии, как она пригласила их на сандвичи, как блюдо было предложено сначала Мэри. Как Элинор попросила помочь ей вымыть посуду, а потом предложила сестре Хопкинс подняться с ней наверх, чтобы разобрать вдвоем вещи тети…

 Рассказ часто прерывался замечаниями и возражениями со стороны сэра Эдвина Балмера.

 «Да, все это правда… и она сама этому верит, – думала Элинор. – Она убеждена, что это сделала я. И каждое ее слово – правда, вот что самое ужасное. Все это правда».

 Элинор еще раз оглядела зал суда и увидела лицо Эркюля Пуаро, глядевшего на нее задумчиво и… почти ласково. Он много чего знает и видит то, чего другие не видят…

 Кусочек картона с наклеенным на него обрывком этикетки был предъявлен свидетельнице.

 – Вам известно, что это такое?

 – Это обрывок этикетки.

 – Не могли бы вы сказать присяжным, какой именно этикетки?

 – Конечно… Это кусочек этикетки со стеклянной трубочки, в таких выпускают таблетки для подкожных инъекций. Таблетки морфина по полграна, вроде тех, которые у меня пропали.

 – Вы в этом уверены?

 – Конечно, уверена. Это с моей трубочки.

 – Есть ли на ней какая-нибудь особая метка, которая позволила бы вам убедиться, что это этикетка с потерянной вами трубочки? – спросил судья.

 – Нет, милорд, но она, должно быть, с той самой трубочки.

 – То есть фактически вы можете лишь утверждать, что она с трубочки, похожей на вашу?

 – Ну да, именно это я и имею в виду.

 В заседании суда объявляется перерыв.

Глава 2

1

 Заседание продолжилось на следующий день. Перекрестный допрос вел сэр Эдвин Балмер. Теперь от его благодушия не осталось и следа. Он резко спросил:

 – Я хочу уточнить насчет этого чемоданчика, о котором мы здесь так много слышали: двадцать восьмого июня он был оставлен в главном холле Хантербери и пролежал там всю ночь?

 – Да, – подтвердила сестра Хопкинс.

 – Довольно безответственный поступок, не так ли?

 Сестра Хопкинс вспыхнула.

 – Да, я признаю это.

 – Это что, ваша привычка – оставлять опасные лекарства там, где к ним может иметь доступ кто угодно?

 – Нет, конечно нет.

 – Ах нет? Но в данном случае вы поступили именно так?

 – Да.

 – И практически любой человек, находившийся тогда в доме, мог при желании взять морфин. Не так ли?

 – Наверное, так.

 – Никаких «наверное»! Да или нет?

 – Ну да.

 – Значит, Элинор Карлайл была не единственной, кто мог его взять? Кто-нибудь из слуг. Или доктор Лорд. Или мистер Родерик Уэлман. Или сестра О’Брайен. Или сама Мэри Джерард.

 – Пожалуй, так… да.

 – «Пожалуй» или «да»?

 – Да.

 – Кому-нибудь было известно, что в вашем чемоданчике есть морфин?

 – Не знаю.

 – Вы говорили о нем кому-нибудь?

 – Нет.

 – Следовательно, мисс Карлайл не могла знать о том, что там был морфин?

 – Она могла заглянуть туда и увидеть.

 – Однако это маловероятно, не так ли?

 – Не знаю.

 – Но в доме находились люди, которые, в отличие от мисс Карлайл, наверняка знали о морфине. Например, доктор Лорд. Ведь вы делали инъекции морфина по его указанию?

 – Именно так.

 – Мэри Джерард тоже знала, что у вас там морфин?

 – Нет, не знала.

 – Но ведь она часто бывала у вас в коттедже?

 – Нет, не сказала бы.

 – И все-таки я полагаю, что она бывала там довольно часто и скорее, чем кто-либо другой в доме, могла догадаться о том, что у вас в чемоданчике имеется морфин.

 – Я не могу с этим согласиться.

 Сэр Эдвард сделал паузу и продолжил:

 – Вы сказали сестре О’Брайен о пропаже морфина?

 – Да.

 – Напоминаю вам, что вы на самом деле сказали: «Я оставила морфин дома. Теперь придется за ним возвращаться».

 – Нет, я так не говорила.

 – И не высказывали предположение, что морфин, вероятно, остался на каминной доске в вашем коттедже?

 – Ну, когда я не смогла его найти, то подумала, что, должно быть, положила туда.

 – То есть вы не знали точно, где был морфин?

 – Нет, знала. Я положила его в чемоданчик.

 – В таком случае почему утром двадцать девятого июня вы высказали предположение, что оставили его дома?

 – Потому что подумала, что могла так сделать.

 – Вынужден заметить, что вы весьма безответственный человек.

 – Это неправда.

 – И в своих высказываниях вы также довольно небрежны, не так ли?

 – Ничего подобного. Я очень ответственно отношусь к своим словам.

 – Вы говорили о том, что укололись о шип розового куста в день смерти Мэри Джерард, двадцать седьмого июля?

 – Не понимаю, какое это имеет отношение к делу?

 – Это имеет отношение к делу, сэр Эдвин? – спросил судья.

 – Да, милорд, это важный элемент защиты, и я намерен пригласить свидетелей, чтобы доказать, что это заявление было ложным.

 Он снова принялся задавать вопросы свидетельнице:

 – Вы по-прежнему утверждаете, что двадцать седьмого июля укололи запястье о розовый куст?

 – Да! – Тон сестры Хопкинс стал вызывающим.

 – Когда это произошло?

 – Это случилось утром, когда мы выходили из сторожки и направлялись к дому.

 – А что это был за куст? – с недоверием спросил сэр Эдвин.

 – Если точно, это был не совсем куст. Это были вьющиеся розы с алыми цветами, которые растут около сторожки.

 – Вы уверены в этом?

 – Совершенно уверена.

 Сэр Эдвин сделал паузу, а затем спросил:

 – Вы по-прежнему настаиваете на том, что морфин находился у вас в чемоданчике, когда вы двадцать восьмого июня пришли в Хантербери?

 – Да, настаиваю. Он был со мной.

 – Ну а если сестра О’Брайен выступит в качестве свидетеля и подтвердит под присягой, что вы сказали, что, возможно, оставили его дома?

 – Он был у меня в чемоданчике. Я в этом уверена.

 Сэр Эдвин вздохнул.

 – И вас не встревожила пропажа морфина?

 – Меня? Да нет.

 – Значит, вас совершенно не смутил тот факт, что пропала большая доза смертельно опасного лекарства?

 – Я ведь не думала, что его кто-то взял!

 – Понятно. Вы просто в тот момент не могли вспомнить, что вы с ним сделали?

 – Ничего подобного. Морфин был в моем чемоданчике.

 – Двадцать таблеток по полграна, то есть десять гран морфина! Этого достаточно, чтобы умертвить нескольких людей, не так ли?

 – Да.

 – А вас это не встревожило… Вы ведь даже не заявили о пропаже?

 – Я думала, что он найдется.

 – Обращаю ваше внимание на то, что, если морфин у вас действительно пропал, вы были обязаны официально заявить о пропаже. Ответственные леди поступают именно так.

 Сестра Хопкинс, лицо которой раскраснелось еще сильнее, сказала:

 – Ну а я этого не сделала!

 – Преступная небрежность! Вы, по-видимому, не понимаете, что медсестра обязана быть предельно аккуратной. И часто вам приходилось терять опасные лекарства?

 – Прежде этого никогда не случалось.

 Допрос продолжался еще несколько минут. Для такого мастера своего дела, как сэр Эдвин, сестра Хопкинс – суетящаяся, с раскрасневшимся лицом, то и дело противоречащая сама себе – была легкой добычей.

 – Это верно, что в четверг, шестого июля, покойная Мэри Джерард написала завещание?

 – Да.

 – Почему она это сделала?

 – Видимо, ей показалось, что это необходимо. И видите, как в воду глядела.

 – Вы уверены, что за этим поступком не скрывалось подавленное состояние или неуверенность в будущем?

 – Чушь!

 – Однако то, что она вдруг решила написать завещание, свидетельствует о том, что она размышляла о смерти.

 – Ничего подобного. Просто она считала, что это необходимо сделать.

 – Взгляните. Это то самое завещание? Подписано Мэри Джерард и свидетелями – Эмили Биггс и Роджером Уэйдом, приказчиками из магазина готовой одежды. Покойная завещала все свое имущество Мэри Райли, сестре Элизы Райли?

 – Совершенно верно.

 Завещание было передано присяжным заседателям.

 – Как вы думаете, имела Мэри Джерард какую-нибудь собственность, которую могла бы оставить по завещанию?

 – В то время у нее ничего не было.

 – Но вскоре она собиралась что-то получить?

 – Да.

 – Вы подтверждаете тот факт, что мисс Элинор Карлайл передала Мэри значительную денежную сумму – две тысячи фунтов?

 – Да.

 – Мисс Карлайл не была обязана это делать? Это объяснялось лишь ее великодушным порывом?

 – Да, она поступила так по доброй воле.

 – Но ведь если бы она ненавидела Мэри, о чем тут неоднократно высказывались предположения, она не стала бы добровольно передавать ей столь крупную сумму денег?

 – Возможно, и так.

 – Что вы имеете в виду, отвечая таким образом?

 – Ничего.

 – Вот именно. А теперь такой вопрос: слышали ли вы какие-нибудь сплетни о Мэри Джерард и мистере Родерике Уэлмане?

 – Он был влюблен в нее.

 – У вас есть тому доказательства?

 – Я просто знала об этом, вот и все.

 – О, вы просто знали об этом! Боюсь, что это звучит не очень убедительно для присяжных заседателей. Вы как-то сказали, что Мэри не хотела иметь с ним дела, потому что он был помолвлен с миссис Элинор, и что то же самое она повторила ему в Лондоне?

 – Мэри сама мне об этом рассказала.

 Перекрестный допрос продолжил сэр Самьюэл Эттенбери:

 – В тот момент, когда Мэри Джерард обсуждала с вами формулировку завещания, заглядывала ли в окно обвиняемая?

 – Да, заглядывала.

 – Что она сказала?

 – Она сказала: «Так ты пишешь завещание, Мэри? Это смешно!» И стала хохотать. Хохотала и хохотала. И по-моему, – не преминула добавить свидетельница, – именно в тот момент ей в голову пришла мысль об убийстве. О том, чтобы избавиться от Мэри! Да, именно с этой минуты она стала лелеять в своем сердце убийство!

 – Извольте отвечать на вопросы, которые вам задают, – резко проговорил судья. – Последнюю часть ответа следует вычеркнуть.

 «Вот удивительно! – подумала Элинор. – Как только кто-нибудь говорит правду, они это вычеркивают…» Она еле сдерживала истерический хохот.

2

 На свидетельском месте – сестра О’Брайен.

 – Заявляла ли вам о чем-нибудь сестра Хопкинс утром двадцать девятого июня?

 – Да. Она сказала мне, что из ее чемоданчика исчезла трубочка с гидрохлоридом морфина.

 – Что вы предприняли?

 – Помогала ей искать трубочку.

 – Но вы не смогли найти ее?

 – Нет.

 – Вы знали, что чемоданчик оставался в холле всю ночь?

 – Да.

 – Мистер Уэлман и обвиняемая присутствовали в доме, когда умерла миссис Уэлман, то есть в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое июня?

 – Да.

 – Расскажите нам об эпизоде, свидетельницей которого вы были двадцать девятого июня, наутро после смерти миссис Уэлман.

 – Я видела Родерика Уэлмана вместе с Мэри Джерард. Он говорил, что любит ее, и пытался ее поцеловать.

 – В то время он был помолвлен с обвиняемой?

 – Да.

 – Что произошло потом?

 – Мэри сказала, что ему должно быть стыдно говорить об этом, ведь он помолвлен с мисс Элинор!

 – Как, по-вашему, относилась обвиняемая к Мэри Джерард?

 – Она ее ненавидела. Она иногда так смотрела ей вслед, будто готова была уничтожить ее.

 Вскочил сэр Эдвин.

 Элинор подумала: «Зачем они так упорно спорят об этом? Разве это имеет какое-нибудь значение?»

 Сэр Эдвин приступил к перекрестному допросу:

 – Вы подтверждаете, что сестра Хопкинс сказала вам, что, вероятно, оставила морфин дома?

 – Видите ли, дело было так: после…

 – Будьте добры ответить на мой вопрос: говорила ли она, что, вероятно, оставила морфин дома?

 – Да.

 – И она действительно не была тогда этим встревожена?

 – Нет, тогда не была. Потому что думала, что оставила морфин дома. Потому и не беспокоилась.

 – Ей и в голову не могло прийти, что кто-нибудь взял его?

 – Именно так.

 – Она что-то начала подозревать только после того, как Мэри Джерард умерла от отравления морфином?

 Тут вмешался судья:

 – Мне кажется, сэр Эдвин, что вы уже спрашивали об этом у предыдущей свидетельницы.

 – Как будет угодно вашей светлости… А теперь скажите, как относилась обвиняемая к Мэри Джерард, бывали ли между ними какие-нибудь ссоры?

 – Нет, ссор не бывало.

 – Мисс Карлайл всегда доброжелательно относилась к девушке?

 – Да. Только вот смотрела на нее как-то странно.

 – Да-да-да. Но нам нужны факты, а не эмоции, мало ли кто как на кого смотрит… Вы, по-видимому, ирландка?

 – Да.

 – А у ирландцев довольно живое воображение, не так ли?

 – Все, что я вам сказала, – истинная правда! – с чувством воскликнула сестра О’Брайен.

3

 Свидетельские показания дает мистер Эббот, бакалейщик. Он растерян, не уверен в себе (но и слегка взволнован ощущениями собственной значимости). Его показания были краткими. Были куплены две баночки рыбного паштета. Обвиняемая сказала: «Ведь бывали случаи отравления, да?» Она показалась ему возбужденной и немного странной.

 Перекрестного допроса не последовало.

Глава 3

1

 Вступительная речь защитника:

 – Господа присяжные заседатели, я мог бы с полным на то основанием сразу заявить, что обвинения, предъявленные моей подзащитной, несостоятельны, и не вдаваться в дальнейшие объяснения. Бремя доказательства лежит на представителях обвинения, но, по моему мнению – и я уверен, что вы со мной согласитесь, – пока еще вообще ничего не доказано! Обвинитель утверждает, что Элинор Карлайл, завладев морфином (который с тем же успехом мог взять любой другой из находившихся в доме, к тому же весьма вероятно, что морфина в доме вообще не было), подсыпает его Мэри Джерард. Заметьте: обвинение опирается исключительно на вероятность. Была предпринята попытка доказать наличие мотива, но я со всей ответственностью утверждаю, что именно этого представителям обвинения сделать не удалось. Поскольку, господа присяжные заседатели, мотива не существует! Обвинение пыталось выдвинуть в качестве мотива расторгнутую помолвку. Вы только вдумайтесь: расторгнутая помолвка! Если всякую расторгнутую помолвку считать мотивом для убийства, то, спрашивается, почему мы ежедневно не лицезреем горы трупов? А данная помолвка, заметьте, не была следствием страстной любви: в основе ее лежали главным образом семейные интересы. Мисс Карлайл и мистер Уэлман вместе росли, они всегда с симпатией относились друг к другу, и со временем их отношения перешли в более теплую дружескую привязанность. Я намерен доказать, что их соединяло скорее дружеское, но отнюдь не страстное чувство.

 «О, Родди… Родди. Вовсе не страстное чувство?»

 Более того, помолвка была расторгнута по инициативе обвиняемой, а не мистера Уэлмана. Я утверждаю, что помолвка Элинор Карлайл с Родериком Уэлманом состоялась главным образом для того, чтобы сделать приятное старой миссис Уэлман. Когда та умерла, обе стороны осознали, что их чувства не настолько сильны, чтобы стать основой для вступления в брак. Однако они остались хорошими друзьями. К тому же Элинор Карлайл, унаследовавшая состояние своей тетушки, по доброте душевной намеревалась выделить Мэри Джерард значительную сумму денег. Именно той девушке, в отравлении которой ее обвиняют! Это же сущая нелепость. Единственное, что можно истолковать против Элинор Карлайл, так это обстоятельства, при которых произошло отравление.

 Обвинитель заявил следующее: «Ни у кого, кроме Элинор Карлайл, не было возможности совершить убийство Мэри Джерард». Исходя из этого, обвинению пришлось срочно изыскивать подходящий мотив. Но, как я уже говорил, обвиняющей стороне не удалось его найти, ибо никакого мотива не существовало.

 Далее посмотрим, насколько справедливо утверждение, что убить Мэри Джерард не мог никто, кроме Элинор Карлайл.

 Во-первых, не исключено, что Мэри Джерард совершила самоубийство. Во-вторых, кто-то мог отравить сандвичи, пока Элинор Карлайл ходила в сторожку. Возможен еще и третий вариант. Одно из основных правил юриспруденции гласит: если существует альтернативная версия, которая вполне вероятна и доказуема и не противоречит свидетельским показаниям, обвиняемого следует оправдать. Я намереваюсь доказать, что существовало еще одно лицо, которое имело не только равную с обвиняемой возможность отравить Мэри Джерард, но и значительно более серьезный мотив для того, чтобы сделать это. У меня имеются факты, доказывающие, что есть еще один человек, который имел доступ к морфину и у которого были весьма серьезные основания для убийства Мэри Джерард, равно как и факты, подтверждающие, что упомянутый мной человек имел равную с обвиняемой возможность это сделать. Утверждаю, что ни один суд в мире не обвинит в убийстве мою подзащитную, так как против нее нет никаких улик, а обвинение опирается исключительно на возможность совершения ею преступления, тогда как вполне доказуемо, что у другого человека имелась не только такая же возможность, но и чрезвычайно убедительный мотив. Я намерен вызвать в суд свидетелей, способных доказать, что один из опрошенных уже свидетелей обвинения дал заведомо ложные показания. Но сначала я предоставлю слово обвиняемой, чтобы она сама могла рассказать вам эту историю и чтобы вы убедились, насколько необоснованны предъявленные ей обвинения.

2

 Она приняла присягу и тихим голосом стала отвечать на вопросы сэра Эдвина. Судья подался вперед, попросил говорить громче…

 Сэр Эдвин мягким и ободряющим голосом задавал именно те вопросы, ответы на которые она давно для себя отрепетировала.

 – Вы любили Родерика Уэлмана?

 – Очень любила. Он был мне как брат… или кузен. Я всегда считала его своим кузеном. Помолвка… была логическим продолжением наших отношений… это так удобно – вступить в брак с человеком, которого знаешь всю свою жизнь…

 – Наверное, ваши отношения нельзя было назвать страстной любовью?

 «Нельзя? О Родди!»

 – Пожалуй… видите ли, мы слишком хорошо знали друг друга…

 – После смерти миссис Уэлман не возникло ли между вами некоторого отчуждения?

 – Да, возникло.

 – Чем вы это объясняете?

 – Я думаю, что отчасти причиной были деньги.

 – Деньги?

 – Да. Родерик чувствовал себя неловко. Он боялся, что окружающие могут подумать, будто он женится на мне ради денег…

 – Помолвка была расторгнута не из-за Мэри Джерард?

 – Мне казалось, что Родерик увлекся ею, но я не верила, что это серьезно.

 – Вас очень огорчило бы, окажись его увлечение серьезным?

 – О нет. Я просто сочла бы, что это не подходящая для него партия, только и всего.

 – Теперь ответьте мне, мисс Карлайл: брали ли вы морфин из чемоданчика сестры Хопкинс двадцать восьмого июня?

 – Не брала.

 – Не было ли у вас какого-то другого морфина?

 – Не было.

 – Вы знали, что ваша тетя не сделала завещания?

 – Нет. Меня это очень удивило.

 – Не показалось ли вам, что вечером двадцать восьмого июня ваша тетя перед смертью пыталась дать вам какое-то поручение?

 – Я поняла, что она не сделала никаких распоряжений относительно Мэри Джерард и хотела это как-то исправить.

 – И для того, чтобы выполнить ее волю, вы были готовы выделить девушке значительную денежную сумму?

 – Да, я хотела выполнить волю тети Лоры. И, кроме того, была благодарна Мэри за ту доброту, которую она проявляла в отношении моей тети.

 – Вы приехали из Лондона в Мейденсфорд двадцать шестого июля и остановились в гостинице «Королевский герб»?

 – Да.

 – Какова была цель вашего приезда?

 – Я продала дом, а человек, который его купил, хотел вступить в права владения как можно скорее. Я должна была разобрать личные вещи тети и вообще уладить все дела.

 – По пути в Хантербери-холл двадцать седьмого июля вы покупали какие-нибудь продукты?

 – Да. Подумала, что проще перекусить на скорую руку, чем возвращаться на ленч в деревню.

 – А затем вы направились в дом и разбирали там личные вещи вашей тетушки?

 – Да.

 – А после этого?

 – Спустилась в буфетную и приготовила сандвичи. А потом пошла в сторожку и пригласила районную сестру Хопкинс и Мэри Джерард составить мне компанию.

 – Почему вы это сделали?

 – Хотела избавить их от необходимости идти по жаре в деревню, ведь им пришлось бы снова возвращаться в сторожку.

 – Что ж, вполне естественный порыв, вы проявили похвальное великодушие. Они приняли приглашение?

 – Да, они пошли вместе со мной.

 – Где находились приготовленные вами сандвичи?

 – Я оставила блюдо с сандвичами в буфетной.

 – Там было открыто окно?

 – Да.

 – Кто-нибудь мог проникнуть в буфетную в ваше отсутствие?

 – Разумеется.

 – Если бы кто-нибудь наблюдал за вами снаружи, когда вы готовили сандвичи, что он мог бы подумать?

 – Мне кажется, он подумал бы, что я собираюсь устроить ленч, перекусить.

 – Кто-нибудь мог знать, что вместе с вами сандвичи будет есть кто-то еще?

 – Нет. Мысль пригласить Мэри и Хопкинс пришла мне в голову только тогда, когда я увидела, что сандвичей получилось очень много.

 – Если бы кто-нибудь проник в буфетную в ваше отсутствие и подсыпал морфин в один из них, означало бы это, что отравить намеревались вас, а не кого-то еще?

 – Видимо, так.

 – Что происходило после того, как вы все вместе вошли в дом?

 – Мы пошли в малую гостиную. Я принесла сандвичи и предложила своим гостьям.

 – Вы что-нибудь пили с сандвичами?

 – Я пила воду. На столе было пиво, но сестра Хопкинс и Мэри предпочли чай. Сестра Хопкинс пошла в буфетную, чтобы его заварить. Она принесла чайник на подносе, а Мэри разлила в чашки.

 – Вы сами пили чай?

 – Нет.

 – Но Мэри Джерард и сестра Хопкинс его пили?

 – Да.

 – Что случилось потом?

 – Сестра Хопкинс вышла, чтобы выключить газовую плиту.

 – И оставила вас наедине с Мэри Джерард?

 – Да.

 – Что было дальше?

 – Несколько минут спустя я взяла поднос и блюдо из-под сандвичей и отнесла их в буфетную. Сестра Хопкинс была там. Мы вместе с ней вымыли посуду.

 – Сестра Хопкинс в это время была без нарукавников?

 – Да. Она мыла чашки, а я вытирала.

 – Вы спросили ее насчет царапины на запястье? И что именно спросили?

 – Я спросила, не занозила ли она чем-нибудь руку.

 – Что она ответила?

 – Она сказала: «Это шип с розового куста около сторожки. Надо бы пойти вытащить».

 – Как она себя вела в этот момент?

 – Мне показалось, что ей было жарко. Она вся обливалась потом, и лицо у нее было какого-то странного цвета – неестественно белое.

 – Что произошло потом?

 – Мы поднялись наверх, и она помогла мне разобраться с тетиными вещами.

 – Когда вы снова спустились вниз?

 – Примерно через час.

 – Где находилась Мэри Джерард?

 – Она все еще сидела в гостиной. Она тяжело дышала и была без сознания. Сестра Хопкинс велела мне срочно позвонить доктору. Он приехал как раз перед тем, как она умерла.

 Сэр Эдвин театрально расправил плечи:

 – Мисс Карлайл, вы убили Мэри Джерард?

 «Теперь твоя реплика. Выше голову, смотреть прямо перед собой».

 – Нет!

3

 Сэр Самьюэл Эттенбери. Сердце тяжело забилось. Вот, теперь она во власти врага! Теперь ей нечего рассчитывать на доброту и легкие вопросы, на которые она заранее знала ответы.

 Однако он начал вполне мягко:

 – Вы говорили нам, что были помолвлены с мистером Родериком Уэлманом?

 – Да.

 – Вы его любили?

 – Очень любила.

 – Я утверждаю, что вы страстно любили Родерика Уэлмана и безумно ревновали его, потому что он полюбил Мэри Джерард!

 – Нет!

 «Достаточно ли возмущенно прозвучало это „нет“?»

 Сэр Самьюэл сказал с угрозой:

 – Признайтесь, что вы умышленно хотели избавиться от этой девушки – надеясь, что Родерик Уэлман вернется к вам!

 – Ничего подобного.

 «Презрительно… несколько утомленно. Так будет убедительно».

 Допрос продолжался. Это было как сон… страшный сон… ночной кошмар…

 Вопрос за вопросом… ужасные, коварные вопросы… На одни она была готова ответить, другие застигали ее врасплох…

 Помни свою роль! Нельзя позволить себе расслабиться, и нельзя честно признаться: «Да, я ее ненавидела… Да, я желала ей смерти… Да, все время, пока я нарезала сандвичи, я представляла себе, как она умирает…»

 Главное, спокойствие и хладнокровие. Отвечать по возможности кратко и без эмоций…

 Бороться…

 Отвоевывать каждый дюйм пути к спасению…

 Наконец-то все закончилось… Этот ужасный человек с иудейским носом опускается в кресло. И вот уже добрый, вкрадчивый голос сэра Эдвина Балмера задает ей еще несколько вопросов. Легких, приятных вопросов, рассчитанных на то, чтобы рассеять любое неблагоприятное впечатление, которое она могла произвести во время перекрестного допроса…

 Она вернулась на скамью подсудимых и стала вглядываться в лица присяжных заседателей…

4

 Родди. Теперь он стоит на свидетельском месте, немного щурясь, и лицо его бледно от ненависти ко всем и вся. Почему-то он выглядит каким-то нереальным.

 …Впрочем, ничего реального больше вообще не существует. Все втянуто в дьявольский круговорот. Черное становится белым, верх оказывается низом, а восток – западом… «И я уже не Элинор Карлайл, я – „обвиняемая“. И независимо от того, повесят меня или отпустят на свободу, ничто уже не будет таким, как прежде. Если бы было хоть что-то… хоть что-то надежное, за что можно было бы уцепиться…»

 Может быть, это лицо Питера Лорда с его веснушками и с его потрясающей способностью быть таким же, как всегда…

 …До какого пункта добрался сэр Эдвин, допрашивая Родди?

 – Не скажете ли вы нам, каковы были чувства мисс Карлайл по отношению к вам?

 Родди отвечал сдержанно и четко:

 – Я назвал бы их глубокой привязанностью, но никак не страстной любовью.

 – Вы считали свою помолвку удачной?

 – О, вполне. У нас много общего.

 – Мистер Уэлман, не скажете ли вы присяжным, почему все-таки была расторгнута ваша помолвка?

 – Видите ли, после смерти миссис Уэлман нам пришлось столкнуться с некоторыми непредвиденными обстоятельствами. И мне не давала покоя мысль, что я женюсь на богатой женщине, будучи сам нищим. Фактически помолвка была расторгнута по обоюдному согласию. Мы оба в какой-то мере ею тяготились.

 – А теперь не расскажете ли нам, каковы были ваши отношения с Мэри Джерард?

 «О Родди, бедный Родди! Как же тебе сейчас тяжко! Как же все это для тебя унизительно!»

 – Я считал ее очень красивой.

 – Вы были в нее влюблены?

 – Немножко.

 – Когда вы виделись с ней в последний раз?

 – Дайте подумать. Это было пятого или шестого июля.

 В голосе сэра Эдвина зазвучал металл:

 – Мне кажется, что ваша последняя встреча состоялась позже.

 – Нет, я был за границей… в Венеции и в Далмации.

 – Когда вы возвратились в Англию?

 – Как только получил телеграмму… Дайте подумать… по-моему, первого августа.

 – А по-моему, вы были в Англии двадцать седьмого июля.

 – Нет.

 – Послушайте, мистер Уэлман, помните, что вы дали присягу. Разве отметки в вашем паспорте не подтверждают, что вы возвратились в Англию двадцать пятого июля и уехали снова в ночь на двадцать седьмое?

 В голосе сэра Эдвина появилась чуть заметная угроза. Элинор нахмурила брови и неожиданно перенеслась в действительность. Зачем адвокат запугивает своего собственного свидетеля?

 Родерик заметно побледнел. Воцарилось долгое молчание.

 – Ну да, это так, – наконец с усилием произнес он.

 – Вы виделись с Мэри Джерард двадцать пятого июля в ее лондонской квартире?

 – Да.

 – Вы просили ее выйти за вас замуж?

 – Э… э… да.

 – Что она ответила?

 – Она мне отказала.

 – Вы не богаты, мистер Уэлман?

 – Нет.

 – И у вас довольно большие долги?

 – Какое вам до этого дело?

 – Было ли вам известно, что мисс Карлайл в случае своей смерти завещала все свои деньги вам?

 – Впервые об этом слышу.

 – Были ли вы в Мейденсфорде утром двадцать седьмого июля?

 – Не был.

 Сэр Эдвин сел. Слово взял прокурор.

 – Вы утверждаете, что, по вашему мнению, обвиняемая не была в вас страстно влюблена?

 – Именно так я и сказал.

 – Вы благородный человек, мистер Уэлман?

 – Не понимаю, что вы имеете в виду?

 – Если леди страстно любит вас, а вы ее не любите, то считали бы вы своим долгом утаить от нее этот факт?

 – Конечно нет.

 – Где вы учились, мистер Уэлман?

 – В Итоне.

 Сэр Самьюэл со спокойной улыбкой проговорил:

 – У меня все.

5

 Альфред Джеймс Уоргрейв.

 – Вы занимаетесь выращиванием роз и проживаете в Эмсворте, Беркшир?

 – Да.

 – Вы приезжали в Мейденсфорд двадцатого октября, чтобы осмотреть розовый куст у сторожки в Хантербери-холле?

 – Да.

 – Можете ли вы дать описание этого растения?

 – Это вьющаяся роза сорта «Зефирен Друфен». Цветы алого цвета, обладают сильным ароматом. Не имеет шипов.

 – Можно ли уколоться о стебель такой розы?

 – Никоим образом. Повторяю, это растение не имеет шипов.

 Перекрестного допроса не последовало.

6

 – Джеймс Артур Литтлдейл, вы профессиональный фармацевт и работаете в оптовой фармацевтической фирме «Дженкинс и Хейл»?

 – Да.

 – Не скажете ли нам, что это за обрывок бумаги?

 Свидетелю передается вещественное доказательство.

 – Это часть одной из наших этикеток.

 – Какой именно?

 – Этикетки, которая наклеивается на трубочки с таблетками для подкожных инъекций.

 – Вы могли бы по этому обрывку точно определить, что за лекарство содержалось в трубочке, на которую была наклеена данная этикетка?

 – Да. С полной уверенностью могу сказать, что трубочка, о которой идет речь, содержала таблетки гидрохлорида апоморфина для подкожных инъекций, одна двадцатая грана каждая.

 – Не гидрохлорида морфина?

 – Ни в коем случае.

 – Почему?

 – На таких этикетках слово «морфин» было бы напечатано с прописной буквы «М». Я рассмотрел под лупой то, что здесь осталось от буквы «м», – это часть строчной буквы «м», а не прописной.

 – Позвольте, пожалуйста, присяжным заседателям воспользоваться вашей лупой и рассмотреть этот обрывок. У вас есть с собой экземпляры целых этикеток, чтобы показать, что вы имеете в виду?

 Этикетки были переданы присяжным.

 Сэр Эдвин продолжил допрос:

 – Вы говорите, что это кусочек этикетки с трубочки, содержащей гидрохлорид апоморфина? Что это за лекарство?

 – Его формула це семнадцать аш семнадцать эн о два. Это производное морфина, получаемое путем нагревания морфина вместе с раствором соляной кислоты в герметически закрытом сосуде. При этом морфин теряет одну молекулу воды.

 – Каким свойством обладает апоморфин?

 – Апоморфин является самым быстродействующим и наиболее эффективным – из всех ныне известных – рвотным средством. Он действует через несколько минут, – объяснил мистер Литтлдейл.

 – Если кто-нибудь проглотил бы смертельную дозу морфина, а через несколько минут ввел бы себе шприцем дозу гидрохлорида апоморфина, то каков был бы результат?

 – Почти немедленно последовала бы рвота, и морфин был бы выведен из организма.

 – Ну а если бы два человека съели содержащие морфин сандвичи или выпили бы отравленный морфином чай из одного и того же чайника, а затем один из них ввел бы себе подкожно дозу гидрохлорида апоморфина, каков был бы результат?

 – У того человека, который сделал укол апоморфина, отравленные пища и питье были бы немедленно удалены из организма посредством рвоты.

 – И этот человек не испытал бы потом никаких последствий отравления?

 – Нет.

 Неожиданно по залу прокатилась волна возбуждения, и судье пришлось призвать к порядку.

7

 – Вы Амелия Мэри Седли и постоянно проживаете по адресу: Окленд, Бунамба, Чарлз-стрит, 17?

 – Да.

 – Вы знаете миссис Дрейпер?

 – Да, я знакома с ней более двадцати лет.

 – Известна ли вам ее девичья фамилия?

 – Да. Я была на ее свадьбе. Фамилия ее была Райли, а звали ее Мэри.

 – Она уроженка Новой Зеландии?

 – Нет, она приехала из Англии.

 – Вы присутствовали на заседаниях суда с самого начала процесса?

 – Да.

 – Видели ли вы эту Мэри Райли… или Дрейпер… в зале суда?

 – Да.

 – Где?

 – Она давала свидетельские показания.

 – Под каким именем?

 – Джесси Хопкинс.

 – И вы абсолютно уверены, что Джесси Хопкинс является той женщиной, которую вы знали как Мэри Райли или Дрейпер?

 – Да, я в этом совершенно уверена.

 В последних рядах зала возникло легкое волнение.

 – Если не считать сегодняшнего дня, когда вы в последний раз видели Мэри Дрейпер?

 – Пять лет назад, до того как она уехала в Англию.

 Сэр Эдвин, обернувшись к прокурору, сказал с легким поклоном:

 – Свидетельница в вашем распоряжении.

 Сэр Самьюэл с немного растерянным лицом приступил к допросу:

 – Я полагаю, миссис… Седли, что вы могли и ошибиться.

 – Нет, я не ошиблась.

 – Вас могло сбить с толку случайное сходство.

 – Я достаточно хорошо знаю Мэри Дрейпер.

 – Сестра Хопкинс – районная медицинская сестра. У нее имеется диплом.

 – Мэри Дрейпер и до замужества работала сестрой – в больнице.

 – Вы отдаете себе отчет в том, что обвиняете свидетельницу Королевского суда в даче ложных показаний?

 – Я отвечаю за свои слова.

8

 – Эдуард Джон Маршалл, в течение нескольких лет вы проживали в Окленде, в Новой Зеландии. В данное же время проживаете в Дептфорде, Рэнстрит, 14. Так?

 – Все верно.

 – Вы знаете Мэри Дрейпер?

 – Я был знаком с ней несколько лет в Новой Зеландии.

 – Вы видели ее сегодня в суде?

 – Да. Она называла себя Хопкинс, но это была миссис Дрейпер, это точно.

 Судья поднял голову и негромко, но отчетливо и резко произнес:

 – Полагаю, было бы нелишне вновь пригласить сюда свидетельницу Джесси Хопкинс.

 Последовала пауза, потом недоуменный шепот.

 – Ваша честь, Джесси Хопкинс несколько минут назад покинула здание суда.

9

 – Эркюль Пуаро!

 Эркюль Пуаро прошел на свидетельское место, присягнул, подкрутил усы и, слегка склонив голову набок, стал ждать вопросов.

 Он сообщил свое имя, адрес и профессию.

 – Мосье Пуаро, вам знаком этот документ?

 – Конечно.

 – Каким образом он попал к вам в руки?

 – Мне дала его районная сестра Хопкинс.

 Сэр Эдвин сказал, обращаясь к судье:

 – С вашего позволения, ваша светлость, я зачитаю его вслух, а затем можно передать его присяжным заседателям.

Глава 4

1

 Заключительная речь защитника:

 – Господа присяжные заседатели, теперь вся ответственность лежит на вас. От вашего решения зависит, покинет ли Элинор Карлайл здание суда или останется под стражей. Если и теперь, после того как вами были выслушаны все свидетельские показания, вы по-прежнему убеждены в том, что Элинор Карлайл отравила Мэри Джерард, ваш долг объявить ее виновной.

 Но если вы сочтете, что такие же, а возможно, и более веские улики имеются против другого лица, то ваш долг состоит в том, чтобы освободить обвиняемую без промедления.

 Вы, конечно, не могли не отметить, что факты, представленные по этому делу, первоначально выглядели совсем иначе.

 Вчера, после весьма драматичных свидетельских показаний мосье Эркюля Пуаро, я допросил ряд других свидетелей, подтвердивших неопровержимыми доказательствами тот факт, что Мэри Джерард была незаконнорожденной дочерью Лоры Уэлман. Отсюда следует, что ближайшей кровной родственницей миссис Уэлман являлась не ее племянница Элинор Карлайл, а ее незаконнорожденная дочь, которая носила имя Мэри Джерард, и значит, именно она унаследовала бы после смерти миссис Уэлман огромное состояние. Вот в чем, господа, первопричина всей ситуации. Мэри Джерард имела право получить в наследство примерно двести тысяч фунтов, но самой Мэри об этом не было известно. Она не подозревала также, кем в действительности была сестра Хопкинс. Вы можете подумать, господа, что у Мэри Райли, или Дрейпер, была какая-либо вполне допустимая законом причина изменить фамилию на Хопкинс. Но если так, то почему же она не объявила об этом открыто?

 Нам известно лишь следующее: по настоянию сестры Хопкинс Мэри Джерард написала завещание, по которому все ее деньги должны были отойти «Мэри Райли, сестре Элизы Райли». Нам известно, что сестра Хопкинс в силу своей профессии имела доступ к морфину и апоморфину и была хорошо осведомлена об их свойствах. Более того, было доказано, что сестра Хопкинс солгала, сказав, что уколола руку шипом розового куста, ибо указанное ею растение шипов не имеет. Но зачем ей было лгать, как не для того, чтобы спешно объяснить, откуда у нее на руке след от укола? На самом деле это был след от иглы шприца. Напомню также, что обвиняемая под присягой заявила, что, когда она вошла в буфетную, находившаяся там сестра Хопкинс просто обливалась потом и ее лицо было очень бледным. Вполне естественно, если учесть, что у нее только что был приступ сильной рвоты.

 Я должен подчеркнуть еще один момент: если бы миссис Уэлман прожила еще сутки, она написала бы завещание; по всей вероятности, она завещала бы Мэри Джерард значительную сумму, но не оставила бы ей все состояние, поскольку миссис Уэлман была убеждена в том, что ее незаконнорожденная дочь будет счастливее, оставаясь в более привычной ей среде.

 В мою задачу не входит предъявлять доказательства вины другого лица, и я упоминаю о них только лишь для того, чтобы показать, что это другое лицо имело такую же возможность и значительно более серьезный мотив для убийства.

 Смею утверждать, господа присяжные заседатели, что, если учесть все эти обстоятельства, обвинение против Элинор Карлайл не имеет оснований.

2

 Из заключительной речи судьи Беддингфилда:

 – …Вы должны быть безоговорочно убеждены в том, что именно Элинор Карлайл подмешала в пищу, предназначенную для Мэри Джерард, смертельную дозу морфина. Если же у вас есть сомнения, вы обязаны оправдать обвиняемую.

 Обвинитель утверждает, что единственным человеком, который имел возможность дать яд Мэри Джерард, была обвиняемая. Защита стремилась доказать, что имелись и другие варианты. Выдвигалась версия, что Мэри Джерард совершила самоубийство, но единственным подтверждением этой версии был тот факт, что Мэри Джерард незадолго до своей смерти написала завещание. Не имеется ни малейших подтверждений того, что она находилась в подавленном состоянии или была чем-то сильно огорчена. Выдвигалось также предположение о том, что морфин мог быть подсыпан в сандвичи неким неизвестным, который проник в буфетную в то время, когда Элинор Карлайл находилась в сторожке. В этой ситуации яд предназначался бы для Элинор Карлайл и смерть Мэри Джерард была бы роковой случайностью. Имеется и третья альтернативная версия, предложенная защитой. Суть ее такова: другое лицо, присутствовавшее в гостиной, тоже имело возможность отравить Мэри Джерард, но в таком случае морфин был добавлен в чай, а не в сандвичи. В поддержку этой версии защита вызвала свидетеля Литтлдейла, который показал под присягой, что обрывок, найденный в буфетной, был частью этикетки со стеклянной емкости, содержащей таблетки гидрохлорида апоморфина, очень эффективного рвотного средства. Вам были представлены образцы обеих этикеток, фигурирующих в деле. Полагаю, полиция допустила вопиющую халатность, не подвергнув найденный обрывок более тщательной проверке. В результате ею был сделан неправильный вывод – о том, что это часть этикетки с емкости, содержащей гидрохлорид морфина.

 Свидетельница Хопкинс заявила, что уколола запястье о розовый куст возле сторожки. Свидетель Уоргрейв осмотрел этот куст и утверждает, что данный сорт характерен отсутствием шипов. Вам надлежит решить, каким образом на запястье сестры Хопкинс появилась отметина от укола и почему она солгала…

 Если прокурор убедил вас в том, что именно обвиняемая, а не кто-нибудь другой, совершила это преступление, вы должны признать ее виновной.

 Если же альтернативная версия, предложенная защитой, является, по вашему мнению, возможной и согласуется с представленными доказательствами, обвиняемая должна быть оправдана.

 Я призываю вас тщательно обдумать приговор, руководствуясь только фактами, представленными вам. Я призываю вас проявить мужество и быть предельно ответственными.

3

 Элинор вновь в зале суда.

 Присяжные заседатели один за другим вошли в зал.

 – Господа присяжные заседатели, вы согласовали свой вердикт?

 – Да.

 – Взгляните на обвиняемую и скажите, виновна она или невиновна.

 – Невиновна.

Глава 5

 Ее вывели через боковую дверь.

 Она увидела лица приветствовавших ее людей… вот Родди… а вот детектив с огромными усами…

 Но Элинор задержала свой взгляд на Питере Лорде:

 – Я хочу уехать отсюда…

 И очень скоро они сидели в плавно скользящем «Даймлере», быстро мчавшем их прочь из Лондона.

 Питер Лорд молчал, и она наслаждалась благословенной тишиной.

С каждой минутой она уносилась все дальше и дальше.

 Новая жизнь…

 Вот то, чего она желала.

 Новая жизнь.

 Элинор заговорила первая:

 – Я… я хочу уехать куда-нибудь в спокойное место… где не будет никаких… лиц.

 Питер Лорд с невозмутимым видом ответил:

 – Все уже устроено. Вы едете в санаторий. Спокойное место. Восхитительный сад. Там никто не будет вам докучать.

 – Именно это мне и нужно, – сказала она со вздохом.

Он все понимает, потому что он врач, думала она. Он действительно понимал все… и не тревожил ее. Было так покойно сидеть рядом с ним и уноситься от всех этих кошмаров… прочь, прочь из Лондона… туда, где она будет чувствовать себя в полной безопасности…

 Она хотела все забыть… Все, что с нею произошло, казалось теперь нереальным. Все словно куда-то отодвинулось, исчезло, со всем покончено – со старой жизнью и прежними чувствами. Она ощущала себя совсем иным, незнакомым ей самой беззащитным созданием, которое еще ничего не знает и все начинает заново. Это было так странно и так страшно…

 Но как уютно она чувствовала себя рядом с Питером Лордом…

Они уже покинули пределы Лондона и проезжали по предместьям.

 Наконец она сказала:

 – Это все благодаря вам… только вам.

 – Нет, это заслуга исключительно Эркюля Пуаро. Этот человек – просто волшебник! – возразил Питер Лорд.

 Но Элинор покачала головой и упрямо сказала:

 – Нет, ваша! Вы ведь его пригласили и заставили сделать то, что он сделал!

 Питер Лорд усмехнулся.

 – Действительно, можно сказать, заставил…

 – Вы знали, что я ничего… не подсыпала… или сомневались? – спросила Элинор.

 – Твердой уверенности у меня не было, – признался Питер Лорд.

– Вот-вот… я ведь тоже чуть было не сказала «виновна»… ну сразу… в самом начале… потому что, понимаете, я думала об этом… я думала об этом в тот день.

 – Да, я это понял, – сказал Питер Лорд.

 – Я тогда еще увидела, что Мэри пишет завещание – как нарочно! Мне стало почему-то так смешно!.. Все кажется теперь таким странным… на меня нашло тогда какое-то помешательство. Когда я покупала паштет, а потом готовила сандвичи, я представляла себе, как подмешиваю в сандвичи яд, как Мэри ест их и умирает… и как Родди возвращается ко мне.

 – Некоторым людям такие вот фантазии помогают обрести равновесие, – заметил Питер Лорд. – Так что подобные мысли совсем не крамола. Проиграв «преступление» в уме, мы избавляемся от дурных помыслов, они уходят из нашего сознания. Примерно тот же механизм, что при потоотделении: вместе с потом из организма выводятся всякие вредные вещества.

 – Наверное, вы правы. Потому что все вдруг куда-то ушло. Я имею в виду, весь этот мрак… Когда Хопкинс сказала мне, что укололась о розовый куст около сторожки, все вдруг вернулось на свои места, все стало прежним. – Она, вздрогнув, добавила: – Но потом мы вошли в гостиную и я увидела ее умирающей – и… и подумала: так ли уж велика разница между мыслью об убийстве и самим убийством?

 – Очень велика! – воскликнул Питер Лорд.

 – Вы думаете, что она существует, эта разница?

 – Безусловно! Мысль об убийстве никому не причиняет вреда. У некоторых людей превратные представления о подобных вещах: они полагают, что обдумывать убийство и подготавливать его – одно и то же. Это в корне неверно. Если вы, так сказать, «вынашиваете» убийство достаточно долго, то в один прекрасный день вы неожиданно выходите из этого мрака на свет и начинаете понимать, что все ваши планы, в сущности, совершенно нелепы!

 – О, как вы умеете успокаивать… – сказала Элинор.

 – Ничего подобного, – не слишком убедительно пробормотал Питер Лорд. – Просто у меня есть здравый смысл.

 – Время от времени… – в глазах Элинор неожиданно блеснули слезы, – там, в суде… я смотрела на вас. И это придавало мне мужества. Вы выглядели таким… обычным! – Она рассмеялась. – Вы уж простите меня за эту бестактность!

– Я вас хорошо понимаю, – сказал он. – Когда оказываешься в какой-нибудь кошмарной ситуации, единственное, что помогает держаться, – это думать о чем-нибудь обычном или смотреть на него. И вообще, в обыденных вещах есть своя неоценимая прелесть. По крайней мере, для меня.

 Впервые с того момента, как они сели в машину, Элинор взглянула на своего спутника.

 Нет, ее сердце не сжалось от мучительной нежности, как это всегда бывало, когда она смотрела на Родди. Нет, она не почувствовала этой щемящей боли, непостижимым образом смешанной с почти непереносимой радостью. Теплота и спокойствие – вот что она ощутила, глядя на Питера Лорда.

 «Какое же милое у него лицо, – подумала Элинор, – милое и забавное. И такое успокаивающее».

 Они все мчались и мчались.

 И наконец подъехали к воротам, за которыми уютно прикорнул на склоне холма белый домик.

 – Здесь вас никто не потревожит, – сказал Питер Лорд.

 Повинуясь внезапному порыву, она положила руку на его плечо:

 – А вы… вы будете навещать меня?

 – Конечно.

 – Часто?

 – Все зависит от того, как часто вам захочется меня видеть.

 – Пожалуйста, приезжайте… как можно чаще.

Глава 6

– Теперь вы поняли, дружище, что ложь, которую мне преподносят, не менее полезна, чем правда? – спросил Пуаро.

 – И что же, вам каждый лгал? – спросил Питер Лорд.

 – О да! – кивнул Эркюль Пуаро. – Как вы понимаете, у всех на то были свои причины. Но один человек, который обязан был говорить правду, человек очень чуткий и чрезвычайно честный по натуре, – именно тот человек озадачил меня больше всех!

 – Сама Элинор! – догадался Питер Лорд.

 – Вот именно. Все улики были против нее. Однако она сама, при всей ее щепетильности и нетерпимости ко лжи, ничего не предпринимала, чтобы снять с себя подозрение. Обвиняя себя если не в содеянном, то в желании это сделать, она была на грани того, чтобы отказаться от неприятной и унизительной борьбы за собственное спасение. Да-да, она готова была признать себя виновной в преступлении, которого не совершала.

 Питер Лорд шумно вздохнул:

 – Невероятно!

 Пуаро покачал головой:

 – Вовсе нет. Она сама себе вынесла приговор, потому что предъявляла к себе более высокие требования, чем большинство из нас.

 – Да, это на нее похоже, – в раздумье сказал Питер Лорд.

 Эркюль Пуаро продолжал:

 – Практически на протяжении всего моего расследования вероятность того, что Элинор Карлайл действительно виновна, оставалась очень велика. Однако я, как вам и обещал, скрупулезно все проанализировал и обнаружил, что есть довольно серьезные основания, чтобы выдвинуть обвинение против другого лица.

 – То есть против сестры Хопкинс?

 – Нет. Первым мое внимание привлек Родерик Уэлман. Он тоже сразу начал со лжи. Сказал, что уехал из Англии девятого июля и вернулся первого августа. Однако сестра Хопкинс случайно упомянула, что Мэри Джерард отказывала ему дважды: в Мейденсфорде и еще раз, когда она виделась с ним в Лондоне. Вы выяснили для меня, что Мэри Джерард уехала в Лондон десятого июля, то есть на следующий же день после отъезда Родерика Уэлмана из Англии. Когда же в таком случае она успела объясниться с Родериком? Я призвал на помощь знакомого взломщика и, получив благодаря его искусству доступ к паспорту Уэлмана, обнаружил, что с двадцать пятого по двадцать седьмое июля он находился в Англии. Стало быть, он лгал.

 Мне не давал покоя тот отрезок времени, в течение которого сандвичи оставались в буфетной без присмотра, – когда Элинор Карлайл находилась в сторожке. По логике в данном случае жертвой должна была бы стать Элинор, а не Мэри. Имел ли Родерик Уэлман мотив для убийства Элинор Карлайл? Да, имел. И весьма существенный. Она написала завещание, по которому ему доставалось все ее состояние. Путем искусных наводящих вопросов мне удалось выяснить, что Родерик Уэлман вполне мог узнать об этом факте.

 – Так почему же вы решили, что он невиновен? – спросил Питер Лорд.

 – Потому что мне снова солгали! И тоже очень неумно, по сути выдав себя ерундой! Сестра Хопкинс сказала, что уколола руку о розовый куст и в ранке остался шип. Я, конечно же, осмотрел этот куст – шипов на нем не было и в помине… Стало очевидно, что сестра Хопкинс лжет… и так глупо, так вроде бы бессмысленно… Я, естественно, сразу же взял это обстоятельство на заметку и стал выяснять, что она за личность. До этого момента сестра Хопкинс представлялась мне вполне надежной свидетельницей, с четкой позицией. Она была решительно настроена против обвиняемой, что вполне естественно, учитывая ее привязанность к покойной девушке. Но после этого ни с чем не сообразного заявления я более тщательно проанализировал ее поведение и показания и понял то, что раньше от меня ускользало. А именно: сестра Хопкинс что-то знала о Мэри Джерард и страстно желала, чтобы эти сведения выплыли наружу.

 – А разве не наоборот? – удивился Питер Лорд.

 – Это была только видимость! Она великолепно сыграла роль человека, который что-то знает и стремится это скрыть! Но, хорошенько пораскинув мозгами, я сообразил, что каждое произнесенное ею слово преследовало диаметрально противоположную цель. Моя беседа с сестрой О’Брайен утвердила меня в моей догадке. Хопкинс весьма ловко использовала ее в своих целях, а та об этом даже не подозревала.

 Мне стало ясно, что сестра Хопкинс ведет свою собственную игру. Я сопоставил два этих ложных заявления – ее и Родерика Уэлмана. Возможно, ложь кого-то из них была вызвана, в сущности, чем-то совершенно невинным?

 Относительно Родерика… я тут же сказал себе: да, тут ничего серьезного. Родерик Уэлман – натура легко уязвимая. Признаться в том, что у него не хватило воли – ведь он собирался пробыть за границей довольно долго! – в том, что он все-таки не утерпел и вернулся ради этой девушки. И мало того! Эта девушка вновь отвергла его! Нет, это слишком бы ранило его гордость. Поскольку все знали, что его не было в тот роковой день в Англии и, стало быть, он никоим образом не причастен к преступлению, он пошел по линии наименьшего сопротивления – чтобы избавить себя от лишних неприятностей (очень для него характерно!). Он попросту умолчал о своем двухдневном визите в Англию и сказал, что вернулся домой только первого августа – сразу же, как только узнал об убийстве.

 Ну а чем была вызвана ложь сестры Хопкинс? И так ли уж она была невинна? Чем больше я размышлял, тем более странным мне казалось ее поведение. Почему сестра Хопкинс сочла необходимым солгать по поводу отметины на запястье? Что она хотела скрыть?

 Я стал задавать себе вопросы. Кому принадлежал похищенный морфин? Сестре Хопкинс. Кто мог ввести его старой миссис Уэлман? Сестра Хопкинс. Но зачем тогда было привлекать внимание к его исчезновению? На это мог быть лишь один ответ (разумеется, в случае вины Хопкинс!) – потому что ею уже замышлялось другое убийство, убийство Мэри Джерард. Причем явно была уже подыскана жертва, на которую можно было потом все свалить. И очень важно было показать, что у этой будущей жертвы имелась возможность завладеть морфином.

 Эти выводы позволяли объяснить и другие факты. Например, полученное Элинор анонимное письмо. Автор письма явно старался вызвать неприязнь по отношению к Мэри Джерард. Расчет был сделан, несомненно, на то, что Элинор тут же помчится в Хантербери, чтобы противостоять влиянию Мэри Джерард на миссис Уэлман. То, что Родерик Уэлман страстно влюбится в Мэри, конечно, предугадать было невозможно, но сестра Хопкинс тут же сообразила, как этим воспользоваться. Теперь у так называемой «убийцы», то бишь у Элинор, появился очень убедительный мотив для убийства.

 С какой целью были совершены эти убийства? Зачем сестре Хопкинс потребовалось избавляться от Мэри Джерард? Передо мной в какой-то момент забрезжил свет – о, пока еще очень слабый, почти неразличимый в тумане. Я знал, что сестра Хопкинс имела довольно большое влияние на Мэри Джерард. В частности, именно она убедила девушку написать завещание. Однако завещание было не в пользу Хопкинс. Оно было написано в пользу Мэри Райли, проживавшей в Новой Зеландии. И тут я вспомнил случайную фразу одного из деревенских жителей – о том, что тетка Мэри работала больничной медсестрой.

 Туман начал рассеиваться, свет становился ярче. Передо мной все отчетливей вырисовывалась схема задуманного преступления. Теперь можно было двинуться дальше. Я еще раз посетил сестру Хопкинс. И она и я блестяще разыграли друг перед другом комедию. В конце концов она позволила уговорить себя рассказать то, что жаждала выложить с самого начала! И все же она, пожалуй, слишком поторопилась! Но уж больно удобный случай подвернулся, и она не хотела его упускать. К тому же истина рано или поздно все равно должна была выплыть на свет божий. С весьма талантливо разыгранным сомнением она извлекла письмо. И тогда, друг мой, догадки перестали быть догадками… теперь я знал наверняка! Письмо выдавало ее с головой.

 Питер Лорд недоуменно сдвинул брови:

 – Каким образом?

 – Mon cher, надпись на конверте гласила: «Для Мэри. Переслать ей после моей смерти». Но из содержания письма становилось совершенно ясно, что Мэри Джерард не должна узнать правду. Да и слово «переслать» (а не «передать»), написанное на конверте, кое-что проясняло. А именно: письмо предназначалось не Мэри Джерард, а другой Мэри. Элиза Райли хотела сообщить правду своей сестре Мэри Райли, живущей в Новой Зеландии.

 Сестра Хопкинс обнаружила это письмо совсем не в сторожке и совсем не после смерти Мэри Джерард. Оно хранилось у нее уже много лет. Она получила его еще в Новой Зеландии, куда его послали после смерти сестры. – Он сделал паузу. – Когда видишь истину глазами разума, остальное уже проще. Благодаря скорости современных самолетов в суде появилась свидетельница, которая хорошо знала Мэри Дрейпер в Новой Зеландии.

 – Ну а если бы вы ошиблись и сестра Хопкинс и Мэри Дрейпер не оказались бы одним и тем же лицом, что тогда? – поинтересовался Питер Лорд.

 – Я никогда не ошибаюсь! – холодно возразил Пуаро.

 Питер Лорд рассмеялся.

 – Мой друг, теперь мы кое-что знаем об этой женщине, – продолжил Пуаро. – Итак, Мэри Райли, она же Дрейпер. Полиция Новой Зеландии не смогла собрать достаточно улик для того, чтобы предъявить ей обвинение, но она уже некоторое время находилась под наблюдением – до того как внезапно покинула страну. У нее в Зеландии была пациентка, старая леди, которая завещала «дорогой сестре Райли» порядочную сумму, и смерть этой леди весьма озадачила ее врача. Муж Мэри Дрейпер застраховал свою жизнь на значительную сумму, которая в случае его смерти была бы выплачена ей, и тоже вскоре умер – совершенно неожиданно. Однако тут ей не повезло: муж действительно выписал чек на страховую компанию, но забыл его отправить. Возможно, на ее совести не только эти известные нам случаи. Вне всякого сомнения, это беспощадная и не брезгующая ничем женщина.

 Вы представьте, какую пищу ее предприимчивому уму и какие перспективы давало письмо сестры. Когда земля Новой Зеландии, как говорится, стала гореть у нее под ногами, она вернулась в Англию и нанялась на работу под фамилией Хопкинс (это фамилия одной из ее покойных коллег, с которой она когда-то работала в больнице). Ее конечной целью был Мейденсфорд. Видимо, она собиралась прибегнуть к шантажу. Однако миссис Уэлман была не такой женщиной, которая позволила бы себя шантажировать, и сестра Райли, или Хопкинс, весьма разумно отказалась от этой затеи. Несомненно, она навела справки и обнаружила, что миссис Уэлман очень богатая женщина, а по каким-то обмолвкам старой леди поняла, что та не составила завещания. Так что в тот июньский вечер, когда сестра О’Брайен сообщила своей коллеге, что миссис Уэлман просила пригласить к ней поверенного, Хопкинс действовала без колебаний. Миссис Уэлман должна была умереть, не составив завещания, чтобы ее незаконная дочь могла бы унаследовать все состояние. К тому времени Хопкинс успела подружиться с Мэри Джерард и приобрела довольно большое влияние на девушку. На первом этапе главное было сделано, оставалось лишь убедить Мэри Джерард написать завещание в пользу сестры своей матери; Хопкинс сама тщательно проследила за формулировкой завещания. В нем не было никакого упоминания о том, кем приходится Мэри Джерард Элиза Райли. «Мэри Райли, сестре покойной Элизы Райли», и все. Как только Мэри подписала завещание, она была обречена. Хопкинс выжидала лишь подходящего случая. Полагаю, что она заранее наметила такой способ убийства, в котором важное место отводилось апоморфину, – чтобы обеспечить себе алиби. Вероятно, она собиралась каким-то образом залучить Элинор и Мэри в свой коттедж. Когда же Элинор пришла в сторожку и пригласила их обеих на сандвичи, Хопкинс мгновенно сообразила, что ей представилась исключительная возможность. Обстоятельства складывались таким образом, что Элинор должны были неизбежно осудить.

 – Не будь вас, ее бы признали виновной, – медленно проговорил Питер Лорд.

 – Ничего подобного, мой друг, – быстро сказал Пуаро, – это вас она должна благодарить за свое спасение.

 – Меня? Но я же ничего не сделал. Я старался…

 Он не договорил. Легкая улыбка тронула губы Пуаро.

 – Mais oui, вы старались изо всех сил, не так ли? Вы были нетерпеливы, вам казалось, что я топчусь на месте. К тому же вы опасались, что она может все-таки оказаться виновной, и потому осмелились лгать мне, Эркюлю Пуаро! Но, mon cher, вы не слишком преуспели в этом. Мой вам совет: продолжайте лечить корь и коклюш, а расследование преступлений предоставьте другим.

 Питер Лорд вспыхнул.

 – Вы знали… все это время? – пробормотал он.

 – Вы приводите меня за руку к просвету в кустах и помогаете найти спичечный коробок, который сами же только что туда подбросили! C’est l’enfantillage!

 Питер Лорд растерянно заморгал.

 – Не напоминайте мне об этом! – простонал он.

 – Вы вступаете в разговор с садовником, – продолжал Пуаро, – и буквально заставляете его сказать, что он видел на дороге вашу машину. И тут же пугаетесь и начинаете уверять, что машина была не ваша. И смотрите на меня выразительным взглядом, пытаясь мне внушить, что в Хантербери в то утро приезжал какой-то неизвестный.

 – Я, конечно, жуткий болван!

 – Кстати, а что вы делали в Хантербери в то утро?

 Питер Лорд опять покраснел.

 – Чистейший идиотизм… Я… я услышал, что она приехала, и пошел к дому в надежде ее увидеть. Я не собирался с ней говорить. Я… просто хотел… ну… увидеть ее. С тропинки, обсаженной кустами, я видел, как она в буфетной резала хлеб и мазала его маслом…

 – Ну просто Шарлотта и Вертер^[39]. Продолжайте, мой друг.

 – Мне больше не о чем говорить. Я просто спрятался в кустах и наблюдал за ней, пока она не ушла.

 – Вы полюбили Элинор Карлайл с первого взгляда? – мягко спросил Пуаро.

 – Думаю, да.

 Воцарилось долгое молчание. Наконец Питер Лорд проговорил:

 – Полагаю, у них с Родериком Уэлманом впереди долгая и счастливая жизнь.

 – Дорогой мой друг, ничего такого вы не полагаете! – возразил Пуаро.

 – Почему нет? Она простит ему историю с Мэри Джерард. В конце концов, это было всего лишь наваждение.

 – Нет, тут все не так просто… Иногда между прошлым и будущим разверзается глубокая пропасть. Когда человек, лишь чудом не угодивший в долину смерти, выбирается потом на солнечный свет, для него начинается новая жизнь, mon cher… И прошлое для него уже ничего не стоит… – И, немного помолчав, он повторил: – Новая жизнь… Она начинается теперь для Элинор Карлайл… И именно вы подарили ей эту жизнь.

 – Нет.

 – Да. Именно ваша решительность, ваша самонадеянная настойчивость побудили меня сделать то, о чем вы просили. Признайтесь, ведь именно вас она благодарила, разве не так?

 – Да, она очень благодарна… сейчас. Она просила почаще ее навещать.

 – Естественно… вы ей нужны…

 – Но не так, как нужен он! – в отчаянии воскликнул Питер Лорд.

 Эркюль Пуаро покачал головой.

 – Она никогда не нуждалась в Родерике Уэлмане. Она любила его, да, безответно… отчаянно.

 Лицо Питера Лорда помрачнело.

 – Меня она никогда не будет так любить, – вдруг охрипшим голосом проговорил он.

 – Возможно, – согласился Пуаро. – Но она нуждается в вас, друг мой, потому что только с вами она сможет обрести новую жизнь.

 Питер Лорд промолчал.

 И тогда Эркюль Пуаро мягко добавил:

 – Почему бы вам не принимать факты такими, какие они есть? Она любила Родерика Уэлмана. Ну и что? Зато с вами она сможет быть счастливой…